Евгений Марков. Очерки Крыма
Имя Евгения Львовича Маркова (1835-1903) известно нашим соотечественникам по его блистательному труду, изданному впервые в 1872 году под названием "Очерки Крыма. Картины крымской жизни, истории, природы". В течение последующих тридцати лет книга переиздавалась триады. Успех книги был вполне объясним и заслужен. Иллюстрированная 257 литографиями отличного качества, написанная прекрасным языком с большим проникновением и любовью к нашему краю, она и по сей день остается, на мой взгляд, лучшим повествованием о природе и истории Крыма. К сожалению, в наше время книга стала библиографической редкостью, а ее переиздание сопряжено с множеством почти непреодолимых трудностей.
За более чем 100 лет, прошедших со времени написания книги, очень многое изменилось в судьбах Крыма, его народа, его природы. Но пока не нашелся достойный преемник, который бы взялся так же талантливо и искренне описать события и факты минувшего векового отрезка в истории Крыма. Тем временем и само творчество Евгения Маркова оказалось преданным почти полному забвению. Между тем он был отнюдь не дилетантом-любителем в литературе и лишь собирателем ярких впечатлений в своих путешествиях. Е.Л.Марков был известен как писатель, публицист, критик, педагог, видный общественный деятель. История, юриспруденция, краеведение, этнография - далеко не полный перечень глубоких увлечений этого интересного человека. "Очерки Крыма" в ряду других его произведений являются, пожалуй, наиболее ярким свидетельством таланта и в какой-то мере зеркалом общественно-политических взглядов автора.
Для нас, крымских татар, наиболее интересны его наблюдения, относящиеся к быту и укладу жизни народа, к национальным характерно тикам, к оценке условий, в которых оказались коренные жители после завоевания Крыма Российской империей, к складывающимся взаимоотношениям между завоевателями и аборигенами, к сохранению уникальной природы Крыма и т.д. и т.п.
Но этим вопросам посвящено великое множество произведений разных годов, различных авторов. Чем же в этом ряду примечателен труд Евгения Маркова?
В "Очерках", как и во всем его творчестве, больше всего привлекают естественность и искренность. Он сам о себе говорит: "Никто, я уверен, не обвинит мою 40-летнюю литературную деятельность в одном грехе - в неискренности, в нечестности моих мыслей. Я с полным правом могу применить к себе слова лорда Байрона, что "никогда не льстил ни Юпитеру за могущество его громов, ни Нептуну ради его трезубца", точно также как никогда не льстил толпе и не подделывался ни под какие господствующие течения, а думал, говорил, писал, ошибался и увлекался за свой страх и своим собственным доморощенным умом. Этим объясняется то обстоятельство, что в течение 4-х десятилетий своего писательства я не примкнул ни к какой литературной партии, не желая поступаться свободою своего, духа, искренностью своей мысли ради какого бы то ни было партийного катехизиса. <...> Очень может быть, что такое отношение мое к литературным направлениям составляет мою слабость, но во всяком случае это характерная черта моей литературной физиономии, от которой не могу отречься".
На фоне бесчисленных исторических и иных фальсификаций, ставших, начиная с петровско-екатерининских времен, государственной нормой отношения к истории Крыма и его народа, подобное независимое, искреннее, честное исследование являлось одним из редких исключений. Таковым оно остается и в наше время.
Перелистывая книгу, задержим внимание на тех ее страницах, которые, на наш взгляд, отражают отношение автора к судьбам народа и к главным событиям в жизни Крыма. При этом, чтобы не допустить невольных искажений авторской мысли и сохранить авторский стиль, отдадим предпочтение не изложению содержания, а будем приводить целые отрывки из книги, пусть иногда и достаточно громоздкие, с минимальными комментариями к ним.
Лучше всего начать с того, как описывает Е.Марков типовую особенность крымских татар. Вот что мы читаем по этому поводу.
"Меня удивил, однако, этот тип. Хотя его зовут татарским, в нём собственно татарского ничего не заметно; скорее это Турецкий тип, потому что в нём гораздо больше кавказского, чем монгольского элемента. Не даром и наречие крымских татар совершенно турецкое. Знающим историю крымских татар это обстоятельство покажется весьма естественным. Ногаи - вот прямые потомки кочевников, унаследовавшие всецело их монгольский тип и их кочевые привычки. Но чем ближе к горам, тем меньше ощущается примесь ногайского элемента, тем резче сказываются другие этнографические ингридиенты племени - греки, турки, итальянцы и разные другие. Все эти элементы перерабатывались историей в весьма цельный и характерный тип, в котором много Азии, Востока, магометанства, но очень мало монгольства".
Любопытно, что автор здесь не претендует нисколько на какую-либо научную подоплеку в доказательство своих слов. Он только наблюдает и по-своему обобщает результаты своих наблюдений.
Видимо, вопрос о генотипе крымских татар затронут был не случайно. Совершенно в другом месте книги автор вновь возвращается к этой теме, описывая коренных жителей южного берега Крыма:
"Лица совершенно европейские: белые, правильные, иногда красивые; глаза, исполненные темного огня, и тенистые ресницы. Особенно дети близки к нашим. В них нет, по-видимому, ни капли монгольской крови. Когда вспомнишь про многие обычаи южнобережных татар, свободу их женщин, почитание некоторых христианских праздников и памятников, их любовь к оседлым занятиям, и сопоставишь эти данные с их наружным видом, то не можешь не убедиться с первого же взгляда, что эти, так называемые татары, так же близки к кавказскому племени, как и мы сами".
Вообще для Евгения Маркова характерна черта не навязывать своего мнения другим, но и не находиться в плену каких-либо сложившихся или преднамеренно насаждаемых точек зрения.
Описанию быта татарских семей, уклада жизни, народных традиций, нравов и обычаев, одежды, домашней утвари посвящено много страниц в разных главах книги. Особое восхищение автора вызывает замеченная им на многих примерах исключительная честность татар, отсутствие воровства и обмана, доброжелательные отношения в семье, высоко ценимые качества порядочности, чести и достоинства, неистребимое стремление к личной свободе, традиционное гостеприимство и конечно же элементы простодушного хвастовства. Обратим внимание на следующее описание внутреннего убранства жилища, из которого делается несколько неожиданное, но, по-видимому, совершенно правильное заключение о честности, присущей татарам:
"В хатах был прохладный полусумрак и замечательная чистота. Крепко убитый земляной пол был тщательно выметен; всякая посудина была на полочке, или где-нибудь у места. Нигде не валялось ничего без пути. Насиженных, належанных углов, в которых плодятся тараканы и клопы и без которых не обойдется истинная русская изба, здесь вовсе нет. Русскому человеку без такого привычного гнезда может даже показаться неприятно. В комнатах, в разных местах, лежат войлока; но, по-видимому, их переносят куда придется или куда захочется. Определенных спален не видно. <...> Над диванами, кругом стен, такие же сплошные полки; тут же все богатство хозяев, вся их кладовая: ярко вычищенная оловянная посуда, платья хозяйки, опрятно сложенные, сафьяновые терлики, пояса тонкого серебряного филиграну, дорогие шапочки для головы, обложенные червонцами, словом, все, что есть в доме парадного. Надо объяснить образцовой честностью татар этот оригинальный обычай раскладывать самые дорогие вещи в приемной комнате, без замка, прямо на открытых полках".
Справедливости ради следует отметить, что в другом месте, говоря о методах разрешения спорных вопросов, автор отмечает случаи угона целых отар овец, да так, что в суровых горных условиях Крыма успех розыска бывает, как правило, исключен.
В книге много страниц уделяется традиционным занятиям крымских татар, ремеслам, трудовым навыкам, особенностям ведения хозяйства в различных зонах полуострова. Ведущими отраслями, конечно же, были плодоовощеводство, виноградорство, бахчеводство, зерновое хозяйство, табаководство, животноводство. Без высокого мастерства и величайшего трудолюбия нельзя было бы достичь тех результатов, которыми славился Крым до начала вытеснения крымских татар. Неоднократно возвращаясь к этой теме, автор особо отмечает проблему, связанную с жесточайшим дефицитом воды:
"Татары ищут ключей, как золота, и дорожат ими, как золотом. Они выстораживают всякое мокрое местечко в стенке скалы и разрабатывают его мало-помалу в ключ. В горах вы не увидите лужи, из которой бы не было сделано бассейна в несколько уступов. <...> Татары имеют такое же чутье подземной воды, как золотопромышленник чутье рудоносных жил. С необыкновенным терпеньем и искусством они сберегают воду и отводят ее на свои плантации и сады.<...> Как бы высоко ни встретили вы табачную плантацию, будьте уверены, что она аккуратно орошается водами ближайшего ручья. Часто вы найдете на большой высоте прудки и каменные водохранилища с самодельными шлюзами, которые периодически питают всю окрестность своими водными запасами. Надобно видеть веселую суетню и торопливую деятельность хозяев, когда придет их черед, и вода, скрытая Бог весть где, хлынет по канавкам к их огородам и садам. Татарин - маэстро орошения и проведения вод. Поэтому же сам он так высоко ценит благодеяние обводнения".
Сегодня только можно констатировать, что это искусство практически утрачено, возможно, безвозвратно. Печальный результат удаления татар Е.Марков подытоживает весьма лаконично:
"Зеленый сад, в руках одного, превращается в руках другого в бесплодный сухой пустырь, хотя вода, почва, небо и солнце остаются без перемен".
Писатель имеет право на подобные обобщения, т.к. все описываемое видел не только во время своего путешествия в Крым, а в течение ряда лет жил в Крыму, работая в должностях директора Симферопольской гимназии и директора народных училищ Крыма. К слову сказать, здесь же он познакомился с начальницей Симферопольской женской гимназии Анной Ивановной Познанской, ставшей потом его супругой.
Евгений Львович очень любит природу Крыма. Добрая четверть книги посвящена любовному описанию различных уголков Крыма, горных массивов и пещер, морских берегов и скал, горных рек и реликтовых лесов.
Весьма любопытным является отношение автора к России, как к морской державе. В описании города Севастополя имеются следующие строчки:
"Но самое европейское в этом европейском городе - это море. Хотя Россия бесспорно обладает многими морями, исчисленными в географии Обидовского, но я все-таки почему-то не считаю море русским элементом. Ничего русский не сделал на море; по его берегам или финны, или немцы, или греки с татарами, или киргизы с трухменцами; только и есть наши, что на мерзлых морях, да и то пополам с самоедом и лопарем. Поэтому море делает Севастополь каким-то нерусским городом, как оно делает, например, Петербург. Истый русский город должен быть на Оке, на Волге, на Угре, где пахнет рыбою и ползут по целым месяцам неуклюжие, как черепахи, баржи, на бечевах, на шестах, на всем, на чем езда особенно неудобна. Пароход - уже есть в известном смысле какое-то отрицание Руси".
В книге нельзя было не затронуть наблюдений из жизни русского населения, постепенно заполняющего Крым:
"Видно, что это не коренные обладатели земли, похоронившие здесь своих предков и наследовавшие от этих прадедов право почетного безделья, а пришельцы колонисты, познавшие, что такое труд и чего стоит наслажденье".
В другом месте, описывая райский уголок на берегу у подножья Кастеля, Е.Марков дает весьма нелестный отзыв о русском национальном характере на примере монаха, жившего здесь в своем ските:
"Удивляюсь, почему монаху необходима такая тяжелая, жаркая одежда, и какое устранение греха заключается в этой обязанности вечной нечистоты? Беседа в келье навела меня на грустные мысли о нашем национальном характере. Всегда всего мало, всегда все дурно, и ни одного шагу к большему, к лучшему; эта ругня для ругани, это органическое недоброжелательство ко всем, соединенное с полнейшей собственной распущенностью - явление далеко не случайное. Если монаху неудобна Кастельская пустынка, то я не знаю, где ему будет хорошо".
В путешествии, которое было предпринято писателем вскоре после крымской войны, его сопровождал русский ямщик, родом из Курской губернии, оказавшийся в Крыму, по всей вероятности, в результате войны. Из бесед с ним в пути Е.Марков получает много любопытных сведений, послуживших хорошим материалом для анализа и обобщений:
"Признаюсь, меня поразила эта незыблемая крепость убеждения, не зависящая ни от каких фактов, эта органическая уверенность в превосходстве всего своего и во всех отношениях над всем чужим, это ничем не оправдываемое и вместе ничем не скрываемое презрение к татарину, как к чужому. Я видел, что земляк много врал на татар без зазрения совести, но в то же время понимал, что вранье это вполне искреннее и совершенно ему необходимое. На таком несправедливом, почти животном отношении к своему и чужому коренится то инстинктивное чувство национальности, силы которого не заменит никакое образование и которое в зоологии проявляется в более грубых формах антипатии кошки к собаке. Только такое цельное, исключительное воззрение на свою племенную особенность в состоянии объяснить многие важные страницы в истории народов, страницы, где особенно напряженно проявлялась народная воля и народная сила. Об измене татар во время севастопольской войны ямщик говорил, как о вещи, не подверженной ни малейшему сомнению; в этом случае он разделял печальное заблуждение общественного мнения целой России. Впрочем, такой взгляд на татарина необходим для полноты отношения русского мужика к нехристу".
Откуда у простого русского мужика такое высокомерное отношение к татарину, такая ничем не спровоцированная со стороны татарского населения антипатия?
Не вызывает сомнения, что предостережение Е.Маркова о роли в истории народов синдрома племенной исключительности сегодня звучит особенно актуально, т.к. он продолжает сохраняться, а в некоторых случаях возбуждается преднамеренно ради достижения самых гнусных целей. За примерами не надо далеко ходить - их предостаточно в нынешнем Крыму.
В приведенном отрывке имеется упоминание об измене татар во время севастопольской войны. Отвергая это широко распространенное мнение, как печальное заблуждение общественного мнения целой России, автор "Очерков" еще не один раз возвращается к этой теме, разоблачая с помощью конкретных фактов лживость этой версии:
"Странная вещь! Вместо того, чтобы гнать и расстреливать на месте воров-чиновников, у нас гнали и расстреливали самое честное из крымских племен - крымских татар. Никого так не обидели в эту войну, как это тихое и полезное племя. Его опозорили изменою; его заставили покинуть древнюю родину, где только татарин может жить счастливо и без нужды. Кто был в Крыму хоть один месяц, - тотчас же узнает, что Крым погиб после удаления татар. Они одни переносили этот сухой зной степи, владея тайнами извлечения и проведения воды, разводя скот и сады в таких местах, где долго не уживется немец или болгарин. Сотни тысяч честных и терпеливых рук отняты у хозяйства, стада верблюдов почти исчезли; где прежде ходило тридцать отар овец, там ходит одна; где били фонтаны, там теперь пустые бассейны; где была многолюдная, промышленная деревня, - там пустырь; и эти пустыри, как прежние деревни, наполняют теперь целые уезды. Проезжайте, например, Евпаторийский уезд, и вы подумаете, что путешествуете по берегам Мертвого моря. Дороговизна рук и жизненных припасов, с уходом татар, возросла до невыносимых размеров, которые просто могут разогнать последнее скудное население крымских городов. Словом, Крым после ухода татар - это дом после пожара.
Но, может быть татары действительно изменили, и уход их сделался необходимым, как бы он ни был достоин сожаления? Я думал так, въезжая в Крым, и мне даже на дороге рассказывал об измене татар русский ямщик, который меня вез. У нас в России этот факт вне всякого сомнения. Но здесь я не встретил ни одного старожила, который не презирал бы от всей души этих гнусных нареканий на татарина, сделавших несчастие целого края. В один голос говорят, что без татар мы пропали бы в крымскую войну: все перевозочные средства и все жизненные припасы были исключительно в их руках. После альминской битвы весь полуостров к северу от гор был без войска; неприятельские разъезды подъезжали к Бахчисараю, в котором было десять казаков; в Евпатории стоял неприятель, а Евпатория от Симферополя в 63 верстах пути, гладкого, как плита. Начальство и полиция покинули Симферополь. Какого бы, кажется, ждать лучшего случая для возмущения?
Бахчисарай сплошь весь татарский; там центр мусульманского фанатизма, мусульманских преданий, мусульманского богатства и разума; Симферополь на три четверти состоял из татар. Вокруг по степи, по долинам многолюдные и старинные татарские селения. Кто же и что же мешало поголовному восстанию? И, надо признаться, у татар были немалые поводы к неудовольствию. <...> Впрочем, если бы татары, наконец, действительно изменили, их следовало бы оправдать. Нужно быть истинным поклонником Аллаха и фаталистом, чтобы спокойно переносить то, что делали с этим бедным народом во время кампании. Один из военных начальников, прославившийся позорным поражением своим недалеко от Евпатории, первый раз унизивший русское знамя и отдавший без боя русские пушки, в оргиях своих, свидетели которых еще живы, раздевал стариков-татар догола, завертывал в простыни и нещадно сёк фухтелями в присутствии своих собутыльников. Он называл это истреблением измены; "изменник" был виноват только в том, что шел из одной деревни в другую и был встречен казаком. Если где собиралась кучка татар, человек в двадцать, в нее стреляли. Это была тоже измена. Казакам так понравилась эта идея, что они на весь Крым стали смотреть, как на изменников. Под этою фирмою угоняли стада овец, выжигали целые деревни, даже усадьбы русских помещиков, которых я мог бы назвать по именам и которых знает весь Крым; они врывались в дома, как завоеватели; били зеркала, кололи перины, мебель, отыскивая сокровища, татары бежали от них то в лес, то к неприятелю".
Это мнение Евгения Маркова. Со своей стороны хотелось бы высказать суждение вообще о некорректности постановки вопроса по отношению к крымским татарам об их измене. Это покоренный силою оружия великодержавной империи народ, с ликвидированной государственностью, обреченный на бесправное существование на своей земле, подталкиваемый к очищению Крыма от своего присутствия, подвергаемый всяческим унижениям. Можно ли говорить в такой ситуации об измене вообще? Об измене кому?
В период второй мировой войны ярлыки народов-изменников уже были подвешены довольно большой группе народов, что стало основанием для высылки их с родных земель и тотального геноцида. К чему это привело - мы все хорошо знаем. Но ведь кому-то нужно было все это!
Коль уж коснулись исторических событий, не удастся пройти мимо истории завоевания Крыма. Несколько страниц посвятил ей и Евгений Львович. Не то, чтобы описываемые им факты были бы нынешним политикам малоизвестны или не известны вовсе, но старательное игнорирование некоторых из них или трактовка в заданном направлении во многих современных источниках создает, мягко говоря, неадекватную картину. Отсутствие правильного представления на историю Крыма лишает возможности объективных оценок происходящих событий, направляя энергию людей в фальшивые русла. Послушаем же, как описывает писатель события тех лет, которые сыграли в судьбе Крыма и его коренного народа роковую роль.
"Перечислим некоторые факты. Чтобы приобщить Крым к пользованию теми благами христианской цивилизации, которыми мы сами пользовались, нужно было прежде всего покорить его. Это покорение совершалось в несколько весьма решительных приемов. В 1736 году граф Миних, прогнавший 100 тыс. армию татар и самого хана Каплан-Гирея из Перекопской крепости, так аккуратно занялся чисткою Крыма, что Бахчисарай и другие главные города, по уходе Миниха, обратились в кучу развалин, а степи совершенно опустели. В 1737 году другой русский фельдмаршал, граф Ласси, прошелся тоже по всему Крыму, но зашел с других ворот, через Геничи по Арабатской стрелке. Когда хан Менгли-Гирей думал его запереть и уничтожить на этой узкой косе, заняв Арабатскую крепость, то находчивый фельдмаршал сделал себе плоты из бочек и повозок своих и преспокойно переправился через Сиваш в степи по Карасу. Перебив войско Менгли-Гирея и взяв приступом его окопы, граф Ласси, с тою же немецкой отчетливостью, занялся опустошением степей и разорением городов. Он сжег 1000 деревень, уцелевших от рук Миниха, по той только причине, что они были в стороне от его пути. Удачная работа разлакомила знаменитого фельдмаршала, и на следующий год (1738) он опять отправился походом в Крым уже не через Геничи, а прямо через Сиваш, обмелевший от западных ветров. Но поход оказался невозможным по той простой причине, что в Крыму ничего не осталось после походов 1736 и 1737 годов, и войско не находило себе никаких средств к прокормлению, вопреки гениальному афоризму великого гения: война питает войну. Конечно, и нам, русским, эта трехлетняя война обошлась не даром: она стоила нам, сверх многих миллионов денег, 100 тыс. храбрых солдат, не считая разорения пограничных областей татарскими набегами. В 1771 году князь Василий Долгорукий, обелиск которого украшает ныне площадь города Симферополя, вновь взял приступом и разорил города: Перекоп, Арабат, Керчь, Еникале, Балаклаву, Кезлев (Евпатория), Балбек (Бельбек) и Тамань. После этого татарам, казалось, можно было успокоиться: им дали в ханы Сагин-Гирея, который все делал, чтобы примириться с европейской и христианской цивилизацией: отдал России некоторые крепости, ездил в карете, ел сидя, наряжал свою гвардию в европейское платье и даже конфузился собственной своей магометанской брады, коей концы обыкновенно прятал под галстух. Конечно, при таком любезничанье с европейской цивилизацией полезно было переселится из Бахчисарая в приморскую Кафу под защиту русского войска. Однако татары не разделили вкусов своего хана относительно брады и уступки крепостей гяурам. Они выбрали другого хана, а Сагину пришлось бежать. Из Керчи идет русское войско убеждать потомков Чингиса в достоинствах цивилизованного хана. 7 тыс. татар изрублены близ Бахчисарая. Бахчисарай, Кафа опять взяты, опять сожжены. Большая часть жителей Кафы избита за измену. Другое татарское войско, вместе с новым Селимом-ханом, побито у Балаклавы.
Начинается убеждение другим способом. Суворов получает повеление переселить из Крыма всех христиан, то есть греков, армян, в числе которых были лучшие ремесленники и торговцы Крыма. Более 20000 человек, наиболее способных и деятельных, перегоняются в 1778 году на берега Азовского моря, на земли между Бердянском и Доном. Множество их погибает на пути от жестокой зимы. Целые округа пустеют.
8 апреля 1783 года - манифест о присоединении Крыма к России. Сагин-Гирей едет пенсионером в Калугу, чтобы оттуда проехать на Радос за получением султанского снурка на шею. (Шагин-Гирей был повешен. - Р.А.)
Приобщение татар к цивилизации наконец началось. В 1785-88 годах тысячи татар, особенно соседних с портами, продают за ничто свои земли и хозяйство и бегут в Натолию, в Румынию. Туда же бежит множество мурз (дворяне - Р.А.) и все родичи Гиреев. Крымский судья Сумароков, бывший в Крыму в 1802 году, считает число переселившихся до 300 тыс. и уверяет, что переселение было сделано по воле Потемкина. Как бы то ни было, народонаселение Крыма, равнявшееся прежде более, чем 500 тыс., по первой переписи, произведенной в 1793 году, равнялось 205617 человек обоего пола и всех возрастов, считая тут русское войско, казаков, чиновников и всех русских и других пришельцев, поселившихся в течение 10 лет со дня присоединения Крыма; собственно же татар насчитано было несколько более 60 тысяч. Перепись была проведена через 3 года, потом в 1800-ом, и тогда татар всех возрастов оказалось 120 тысяч. Между тем еще при Минихе одну только крепость Крыма защищало 100 тыс. татар. Броневский говорит, что войско татар простиралось в его время (в XVI столетии) до 130 тысяч и более. Значительное выселение было потом в 1812 году, но о нем сохранились только изустные предания. Наконец, после Крымской войны, в 1860-1863 годах переселилось в Турцию из Крыма, по официальным сведениям, 192360 душ обоего пола, т.е. ровно 2/3 всего населения. Жители Крыма убеждены, что еще значительный процент выселившихся не попал в официальные списки. В счет не входят также те татары, которые исчезли из Крыма во время севастопольской кампании и исчезали понемножку в прежнее время то под предлогом богомолья в Мекку, то без всяких предлогов. По официальным же данным, в 1863 году совершенно опустели 784 татарские деревни и аула, в Таврической губернии; в одном Перекопском уезде опустело 278 аулов. Если прибавить эти 784 опустевшие деревни к 1000 деревням, сожженным графом Минихом, да к неизвестно скольким другим, сожженным князем Италийским и князем Долгоруковым, да к неизвестным скольким деревням, опустевшим в 1788 и 1812 годах, по выходе многих тысяч татар, то вопрос о благодеяниях европейской цивилизации мусульманскому варварству по меньшей мере должен остаться вопросом. Но, пожертвовав 3/4 племени для цивилизования остальной его 1/4, мы этой дорогой ценою уже, конечно, достигли полного и действительно дорогого результата - подумает читатель".
Приведенный отрывок из "Очерков" прекрасно иллюстрирует российский почерк. Автор горько иронизирует, когда неоднократно возвращается к побудительным мотивам захвата Крыма, якобы продиктованным благими намерениями приобщения его народа к цивилизации. Смысл последней, как видим, в данном случае заключался в планомерном варварском уничтожении коренного народа Крыма. Если вещи называть своими именами, то надо признать, что с походов русских полководцев Миниха и Ласси, т.е. за 47 лет до официального присоединения Крыма к России начался геноцид и этноцид коренного народа Крыма - крымских татар. Чисто военная акция по захвату, аннексии чужой территории - явление с моральных позиций хотя и не очень благородное, но достаточно часто встречающееся и, по-видимому, как бы это ни было прискорбно, свойственное человеческому обществу. Но совсем другое дело - когда такая акция проводится не только ввиду территориальных притязаний, а имеет целью уничтожение народа-аборигена и заселение территории завоевателями. Под уничтожением надо понимать как прямые физические методы, так и более "гуманные", если подобный термин вообще применим в таком деле. Это лишение средств к существованию, беспощадная эксплуатация и унизительный труд, принудительное выселение за пределы своей родины, выталкивание на "добровольных" началах, создание условий для интенсивной ассимиляции, меры, направленные на разрушение народных традиций, культурных и религиозных учреждений, на отмирание языка и ряд других. В этот период были уничтожены ценнейшие хранилища книг, уникальные музеи народного искусства, исторические памятники крымскотатарского народа. Если читать Е.Маркова вдумчиво и не торопясь, то можно обнаружить разбросанные по всей книге и конкретные примеры сказанному, и слова осуждения одних и сочувствия другим. В наши дни мы только можем констатировать, что очередная акция против крымских татар с тотальным выселением всего населения была "блестяще" выполнена, спустя 90 лет после крымской войны, чтобы окончательно очистить территорию Крыма, а заодно и европейской зоны России от крымских татар.
Подводя некий итог своим размышлениям о судьбах Крыма, Е.Марков в эскизном виде намечает некий безрадостный прогноз, с которым нельзя не согласиться, видя сегодняшнее состояние нашего уникального полуострова:
"В России только один Крым, и в Крыму только один южный берег. Когда мы сделаемся просвещеннее и привыкнем ценить не одни выгоды барыша и не одни утехи чрева, южный берег обратится, без сомнения, в одну сплошную дачу русских столиц. В нем не останется ни клочка, не обращенного в парк, в виноградник, в жилье. Такая дача слишком мала для страны в 80 млн. Капитал овладеет ею с азартом, который будет равняться его теперешнему равнодушию к русской жемчужине.
Женщина, погубившая здоровье свое и исказившая свой дух в уродливой обстановке великосветской жизни, захочет вдохнуть в себя возрождающую струю теплого и влажного воздуха, которым дышат долины южного берега. Она захочет разогнать угар бессонных ночей и фальшивого одушевления целебным соком крымского винограда и живой воды крымского моря. Сюда, к теплу, к свету, к морю, к винограду прильнет все, что только будет в силах прильнуть. Сюда, к простоте и правде природы, бросится спасаться исковерканная ложь столичной жизни. Трудно видеть, до какой баснословной величины возрастут цены земли на южном берегу в ближайшем будущем, после проведения железной дороги в Севастополь.
Уже летом 1868 года пустынные, каменистые погосты около Ялты и Алупки, напоминающие груды битой черепицы, продавались по 10 и 15 рублей за квадратный сажень, т.е. по 24000 и 36000 рублей за квадратную десятину. Соответственно этому, поднимется наемная цена дач и вся стоимость дачной жизни. Мелкие владельцы южного берега не в состоянии будут выдерживать этого наплыва чуждой им стихии; они или будут задавлены напором капитала, или соблазнятся его предложениями и мало-помалу очистят весь южный берег для предприятия одного капитала. Тогда, конечно, исчезнет патриархальная прелесть южнобережной жизни, как уже она стала исчезать в Ялте и некоторых других более посещаемых местах. Беспокойный дух торговой эксплуатации закипит среди роскошных, теплых долин, которых главное очарование составляет это безмолвие полудикой пустыни и эта первобытная простота быта. Расчистится лес, убежит зверь, смолкнет журчанье горных ручьев, татарина в его азиатском наряде будут показывать только в цирках, вместо буйволов и мажар будет двигаться локомотив, вместо глиняных татарских саклей с хворостяными трубами везде появятся комфортабельные европейские домики, пустыня превратится в город, безмолвный лес - в шумный базар, но ... но кто выиграет от этого, читатель?
Станет ли от этого прелестнее прелестный уголок Крыма? Станет ли тебе отраднее от этого переодевания азиата в немецкое платье?"
В заключение приведем слова Евгения Маркова из предисловия, написанного им в 1876 году по поводу издания собрания его сочинений:
"Для автора было бы лучшею наградою, если бы этот слабый единичный голос его послужил, хотя сколько-нибудь, к правильному развитию нашей общественной Совести, к тому, чтобы в практике нашей общественной жизни верная мысль, в то же время, стала бы Честным действием...".
Увы, призыв к правильному развитию общественной совести и к честным действиям не нашел и не мог найти отклика у тех, к кому он был обращен. С этими категориями человеческой морали наше общество давно не в ладу и вряд ли тут возможен утешительный прогноз.
* * *
Статья "Крым глазами Евгения Маркова" написана в 1992 году и была опубликована в ноябре месяце в 23, 24 номерах газеты "Авдет" и 26 ноября в газете "Литературная Украина". Возможно, эти публикации послужили толчком к появлению нового интереса к почти забытой книге. Во всяком случае мы стали свидетелями её репринтного переиздания в 1994 году в симферопольском издательстве "Таврия".
Материал любезно предоставлен автором.
Все иллюстрации из книги Е.Маркова "Очерки Крыма"
Избранные ссылки про Евгения Маркова:
• Марков Евгений Львович. Русский биографический словарь
• Евгений Львович Марков. Гимназия №1 имени К.Д. Ушинского в Симферополе. Директора гимназии.
• Евгений Марков как иллюстратор своих "Очерков Крыма"
|
