8 сентября 2005 г. исполняется 85 лет нашему замечательному соотечественнику - доктору технических наук, профессору, члену Правления землячества крымских татар Москвы РЕФАТУ АППАЗОВУ. Один из самых именитых представителей крымскотатарского народа, без преувеличения - гордость нации, - Рефат-ага - человек редкой скромности. Аппазов очень неохотно дает интервью, а книга его воспоминаний, вышедшая несколько лет назад - "Следы в сердце и в памяти", - это в большей степени рассказ о тех людях, с которыми он встречался, жил и работал, чем о нем самом. Однако незадолго до юбилея редактору сайта "Крым и крымские татары" Гульнаре БЕКИРОВОЙ все-таки удалось расспросить юбиляра о некоторых вехах его удивительной жизни...

Гульнара Бекирова и Рефат Аппазов. Королев, 2005 г.

Г.Бекирова: - Рефат-агъа, Вы человек неординарной - особенно для крымского татарина - судьбы... Расскажите немного о себе.

Рефат Аппазов: Родился я в 1920 году в городе Симферополе, окончил школу в 1939 году в Ялте. Поступил учиться в МВТУ им. Баумана, факультет боеприпасов которого окончил в 1946 году. По направлению попал в бывший артиллерийский завод в Подмосковном городе Калининград (станция Подлипки), который перепрофилировали в Научно-исследовательский институт по ракетной технике. Последовала полугодовая командировка в Германию для изучения трофейной техники, в частности, баллистической ракеты дальнего действия ФАУ-2, где и познакомился с будущим главным конструктором С.П.Королёвым. Всю жизнь проработал на одном предприятии, из них первые 20 лет под руководством Королёва. Участвовал во всех его разработках, начиная с копирования немецкой ракеты ФАУ-2 и нашей первой управляемой ракеты дальнего действия Р1, а закончил созданием ракетно-космического комплекса "Энергия-Буран". В этом ряду упомяну первую ракету с атомным зарядом, первый искусственный спутник Земли, первую межконтинентальную ракету, первый космический полёт человека – Юрия Гагарина, первые твёрдотопливные ракеты стратегического назначения, ракеты, стартующие с самоходных установок и с подводных лодок, первые спутники-разведчики, первые спутники связи, первые полёты к планетам Солнечной системы – к Венере и Марсу, первые полёты в сторону Луны и мягкую посадку на её поверхность, создание пилотируемых и транспортных кораблей, решение проблемы возвращения аппаратов с космическими скоростями через плотные слои атмосферы, работы над обитаемыми орбитальными станциями "Салют" и "Мир", неудавшуюся попытку посылки экспедиции на Луну. Были и некоторые менее значимые проекты. Жизнь, конечно, не ограничивалась одной только работой, но она на протяжении долгих лет составляла как бы основной стержень моих интересов.

- Я обратила внимание, что в Вашем ответе Вы много раз употребили слово "первый"... Вы оказались вовлеченным в создание мощнейшей советской отрасли науки и техники - космической, и по праву можете считаться одним из первооткрывателей космоса... Отсюда вопрос, который просто невозможно не задать... Вы работали в сфере, куда крымские татары не могли быть допущены в принципе. Сыграла ли, по Вашему мнению, какую-то роль в профессиональной карьере принадлежность к представителям "наказанных народов"?

Конечно, в моей жизни были трудные моменты. Был период, когда я не имел возможности пользоваться материалами, имеющими гриф "совершенно секретно" и "особой важности", что своей нелепостью ставило меня в ложное положение. Сотрудники, работавшие под моим руководством, к этим материалам были допущены, а я – нет. Но работы надо было вести, и мне ничего не оставалось, как пользоваться ими нелегально, не оставляя нигде своей подписи. Технические отчёты, тома проектов, материалы к лётным испытаниям, выпущенные моим подразделением, подписывали мои подчинённые и вышестоящие начальники, а моей фамилии на них не было. Наступил момент, когда я мог оказаться в лучшем случае за воротами, а скорей всего в совсем непрестижных местах, хотя никаких грехов, кроме того, что я крымский татарин, за мной не числилось. Только личное поручительство Королёва перед Берией спасло меня от худшей участи. Но об этом я узнал много позже. Мне трижды отказывали в приёме в аспирантуру из-за принадлежности к крымским татарам. Я был пять раз исключён из списков, представленных предприятием на присуждение Ленинских и Государственных премий. Были, конечно, и другие, менее чувствительные уколы.

- Следующий вопрос, на мой взгляд, естественным образом вытекает из только что сказанного Вами. Не секрет, что и высшая школа была местом, куда крымским татарам приходилось буквально "проникать". А приходилось ли Вам сталкиваться с подобными явлениями как при поступлении в институт, так и уже во время работы в высшей школе?

С проявлениями дискриминации по национальному признаку в высшей школе мне встречаться не приходилось. Когда я поступал в вуз в 1939 году, этой проблемы не существовало, а в 1944 году я был уже на 5-м курсе. С 1940 года в Крыму не был и, видимо, поэтому избежал участи спецпереселенца. В первые 2-3 года после окончания института я не чувствовал никаких ущемлений в правах, они начались с 1949 года.

- Насколько я знаю, многие годы Вы преподавали в институте. Мне кажется, такой преподаватель, как Вы - сущее золото для студентов и аспирантов...

Вы преувеличиваете мои заслуги как преподавателя...

- ... Объективный, справедливый, принципиальный и одновременно добрый наставник, Учитель - разве это не про Вас? Не сочтите за лесть, но наверное любой, кто имел счастье с Вами общаться, согласится со мной... Расскажите немного о Вашей преподавательской деятельности...

Хочу сказать, что, хотя на преподавательской работе я оказался не благодаря своим желаниям и усилиям, а, можно сказать, по мобилизации, она пришлась мне по душе. Сначала я был привлечён Королёвым для ведения практических занятий на Высших инженерных курсах при МВТУ им. Баумана, затем подменял его на лекциях, которые он читал студентам МВТУ. После этого два или три года сам читал курс, пока не устроил вместо себя одного из своих сотрудников. После перерыва в несколько лет, в 1959 году в Московском авиационном институте организовали кафедру по нашей специальности, и мне пришлось опять начать преподавание на условиях совместительства, и эта работа продолжалась 34 года. Читал курс по проектированию, теории полёта, баллистике ракет, вёл курсовые работы, дипломное проектирование, был членом Учёного совета. Здесь и получил звание профессора. Работа эта мне нравилась: она отвлекала от напряжённой производственной деятельности, позволяла уделить внимание академической работе, ощутить дух и интересы молодых людей, к которым всегда относился с большой симпатией...

- Вы многие годы были оторваны от своего народа - жили в Москве. Слышали ли Вы что-либо о борьбе крымских татар? Была ли крымскотатарская проблема на слуху, занимала ли она, как Вам кажется, какое-то место в общественном сознании 1950-80 гг.?

Действительно, в течение многих лет я оказался оторванным от своего народа. При не очень частых встречах с близкими родственниками мы практически не касались вопросов организованной борьбы народа. После возвращения в родные края кавказских народов мне стало ясно, что Крым для нас закрыт на неопределённое время. Я был убеждён, что при существующем режиме нельзя рассчитывать даже на частичное восстановление прав нашего народа. Мне казалось, что никакие протесты, обращения или организованные методы борьбы не могут повлиять на изменение существующего положения, т.к. слишком велика была бесконтрольная подавляющая сила государства, управляемого одной партией. "Справедливость" наказания народа за "предательство" была так сильно внедрена в сознание населения, что любая попытка найти сочувствие даже среди ближайших друзей, не говоря уже об общественном мнении, воспринималась в лучшем случае, как заблуждение, незаслуженная личная обида.

- Меня очень интересует, как ощущал себя крымский татарин, оторванный от родной земли, от собственного народа, живя на чужбине в иноэтничной среде? Множество исследователей пришли к достаточно однозначным выводам, что человек, оторванный от своих корней, проходит драматичный процесс интеграции в новую для него среду, для многих он сопряжен с эрозией, а то и потерей идентичности, неизбежными психологическими трудностями. Как дался этот процесс Вам? Ощущали ли Вы на себе то, что принято называть бытовым национализмом - в работе, во взаимоотношения с людьми?

Я никогда не переставал чувствовать себя крымским татарином. Это – чувство, впитанное с молоком матери, вошедшее в сознание с родной речью, с природой крымской земли, с источниками и воздухом родного края, с нашими песнями и танцами. Как бы хорошо я не относился к русской культуре, к научным и иным достижениям России, к её языку, народным традициям и иным её характеристикам, я всегда испытывал чувство одиночества. Долгие годы рядом не было ни одного человека, с которым можно было бы поговорить на родном языке.

Когда я однажды случайно услышал по радио в исполнении ныне почти забытого народного артиста СССР, солиста Большого театра Павла Лисициана армянскую песню "Эльмас", мелодия которой почти точно совпадала с известной у нас "Эльмаз", у меня градом полились слёзы. То же самое стало повторяться всякий раз, как только в какой-либо телепередаче показывали Ялту или морское побережье Крыма. К чувству одиночества добавлялось чувство полной обречённости, временами терялась даже уверенность в своей способности продолжить работу, в которую был страстно влюблён. Наступали периоды полной депрессии, отчаянья, угнетённого состояния, из которых, казалось, не будет выхода. Иные люди находили выход из подобного состояния в алкоголе, но я, Слава Аллаху, совсем не любил и не умел пить. Иногда я чувствовал нечто подобное комплексу вины перед своим народом за то, что меня не коснулись ни депортация, ни репрессии. Затем опять целиком поглощала работа, интереснее, увлекательней которой не было ничего на свете. Многие годы единственной информацией о моем народе для меня была газета "Ленин байрагъы", но в ней ничего не говорилось ни о судебных процессах над крымскими татарами, ни о нарастающем движении за восстановление прав. Кроме этого, свои особенности накладывала жизнь в закрытом городе на сверхсекретном предприятии.

На Ваш вопрос о бытовом национализме могу ответить, что прямых угроз, насмешек или иных проявлений недоброжелательности я никогда не испытывал. Но случаи непонимания, отсутствие сочувствия проявлялись постоянно. Так, мои сетования относительно тоски по родному языку почти всегда воспринимались с искренним удивлением: "Ты же говоришь на русском лучше любого русского, зачем тебе нужен ещё какой-то язык?" или "Тебя же все прекрасно понимают, а с кем же тебе разговаривать на татарском?". Был однажды случай, когда я решил вступить в партию и обратился за рекомендациями к трём самым близким своим товарищам. Двое из них под разными предлогами отказали мне. Были, конечно, и другие незначительные случаи, затрагивающие национальные чувства, но постоянного, системного характера они не носили.

А как случилось, что в 1980-х годах Вы стали одним из наиболее активных деятелей национального движения, членом Меджлиса крымскотатарского народа?

Начало активной общественно-политической деятельности относится к 1987 году, точнее – к моменту публикации результатов работы Государственной комиссии, работавшей по проблемам крымских татар под руководством Громыко. Этот циничный, наглый, издевательский по своей форме и абсолютно лживый по содержанию документ перевернул всё моё нутро. Мне стало ясно, что я не могу сидеть сложа руки. К чёрту вдруг полетела моя "закрытость", связанная с местом и характером работы, другие условности, связывавшие мои руки. Не имея в то время в Москве ни одного знакомого человека из крымских татар, через переписку с газетой "Ленин байрагъы" удалось установить первые связи. В то время я не имел никакого представления о существовании разных направлений в движении крымских татар. Поэтому несколько раз попадал в нелепые ситуации, пока не разобрался, кто есть кто, каковы принципиальные позиции лидеров о методах борьбы. Отношение ко мне вначале было довольно настороженное, чуть ли не как к "посланнику" известных структур. Затем всё наладилось, пригодились и мои знания, и умение разбираться в сложных, неоднозначных ситуациях, а главное – искреннее намерение оказать своему народу максимально возможное содействие в решении главной проблемы – возвращения на Родину. В значительной мере именно это определило решение о выходе на пенсию с основной работы в 1988 году, однако преподавание в Авиационном институте я за собой сохранил. Вместе ещё с четырьмя представителями нашего народа, а именно, с Рефатом Чубаровым, Феритом Зиядиновым, Ахтемом Типпа и Ризой Асановым работал в Государственной комиссии по проблемам крымских татар под председательством В.Х.Догужиева, в оргкомитете по созыву Курултая, был членом первого Меджлиса в составе его политико-правового отдела, старался в меру своих сил содействовать успешной деятельности этого нашего высшего представительного органа. Могу только сказать, что я до сих пор чувствую огромную удовлетворённость этой работой и высоко оцениваю всё то, что было сделано Меджлисом за первые пять лет его деятельности.

- И вновь напрашивается естественный вопрос…Что, на Ваш взгляд, должны делать крымские татары сегодня, чтобы возродиться, сохраниться и выжить... Есть ли у Вас какие-либо размышления на эту тему?

Мне трудно ответить на этот вопрос, потому что очень плохо осведомлён о положении в Крыму на сегодняшний день, особенно после смены власти в Украине. Информация доходит до нас лишь отрывочная, да и та в весьма искажённом виде. Здесь же, в Москве, каждые несколько месяцев обязательно очередной ушат грязи выливается на головы крымских татар через те или иные каналы средств массовой информации. Мы довольно регулярно встречаемся в рамках Московского землячества крымских татар, к нам приезжают гости из Крыма, которые приносят свежие новости, кое-что удаётся почерпнуть из газет, которые к нам попадают очень нерегулярно и, как правило, с большими опозданиями. Несмотря на такой информационный вакуум, попробую высказать несколько накопившихся мыслей, абсолютно не претендуя на их полную обоснованность.

Мне кажется, что у нас, в частности, в нашем представительном органе – Меджлисе нет хорошего аналитического органа. Сложились группы отдельных амбициозных людей, не умеющих подчинить свои интересы общим целям. Это приводит к хорошо известному результату: при сложении примерно одинаковых по величине, но разнонаправленных векторов суммарный вектор оказывается неизмеримо меньше своих составляющих. Добиваться эффективных результатов в достижении общих целей мешают и другие легальные и полулегальные общественно-политические организации, которые действуют разобщённо и тем самым льют воду на мельницу наших недоброжелателей. Для такого малочисленного народа это непозволительная роскошь.

Считаю также, что недостаточно эффективно используется влияние международных организаций для исправления положения с нарушениями прав человека в Крыму и Украине. Очень тревожное положение складывается с сохранением языка – одной из главных характеристик, отличающих один народ от другого. Если народ наш не способен это понять, а наша научная и политическая элита ничего кардинального не может предложить для исправления положения, то через два-три поколения этот идентифицирующий признак исчезнет, и о народе можно будет говорить только как о некоторой условной целостности. Не лучше обстоит дело и с сохранением нравственных устоев, характерных для нашего народа. К сожалению, находясь в окружении преобладающей чужеродной среды, очень трудно удержаться от предлагаемых ею соблазнов. В этом отношении мой прогноз очень неутешителен.

- У Вас большая семья. Расскажите о ней...

Действительно, семья у меня по нынешним меркам большая. Дочь, сын, три внучки и один правнук. Дочь и сын окончили Авиационный институт, но только дочь работала по специальности на стыке космонавтики и медицины, на том же предприятии, что и я. Сейчас она уже на пенсии и занимается воспитанием своего внука, моего правнука, которому 10 лет. Сын после пяти лет работы, связанной с управлением полётами, не нашёл достаточного удовлетворения и стимула для её продолжения и занялся предпринимательской деятельностью. Его дом, который он построил несколько лет тому назад, стоит рядом с моим, отмечая как бы разность двух эпох. Одной из моих внучек уже 40 лет, она врач-реаниматолог. Второй 30 лет, окончила институт Иностранных языков, работает в области кинопроката. Третья внучка в следующем году оканчивает экономический факультет того же Авиационного института. К своей семье мы также причисляем и единственную мою родную сестру Диляру, хотя никогда вместе не жили. Она на два года моложе меня, живёт в Залан-кое (Холмовке), мы с нею очень дружны. Я и моя жена в меру своих сил занимаемся своим хозяйством, расположенном на 15 сотках Подмосковной земли. У нас есть фруктовые деревья, ягодные кустарники, кое-что из огородных культур. Но больше всего мы любим цветы: розы, тюльпаны, пионы, нарциссы, лилии, астры… Это и неописуемое наслаждение, и поддержка физического состояния.

- Спасибо, Рефат-агъа. От имени наших читателей и от себя лично позвольте поздравить Вас с замечательным юбилеем, пожелать бодрости, жизнелюбия, благополучия Вам и Вашим родным!

На фото: Гульнара бекирова в гостях у Рефата Аппазова. Королёв (Московская. обл). 3 сентября 2005 г.