Леонид Плющ

Он стал одним из символов сопротивления советскому режиму. Леонид ПЛЮЩ – талантливый математик, публицист, член Инициативной группы по защите прав человека в СССР. За свою правозащитную деятельность он подвергался чрезвычайно жестоким преследованиям – его имя неизменно ассоциируется с таким позорным явлением истории СССР, как «карательная психиатрия».

По окончании мехмата Киевского университета молодой ученый Леонид Плющ работал инженером в Институте кибернетики Академии наук Украины, занимался моделированием биосистем, опубликовал на эту тему несколько научных статей, работал в новаторской области на стыке математики и биологии. В 1968 году он отправил в "Комсомольскую правду" резкое письмо, обвиняя газету в необъективном освещении политического процесса А. Гинзбурга и Ю. Галанскова, за что вскоре был уволен из Института с "волчьим билетом".

Вскоре Л.Плющ стал членом ИГ по защите прав человека в СССР, занимался самиздатом. 15 января 1972 года был арестован и помещен в следственный изолятор Киевского КГБ. Органы госбезопасности Украины славились своей свирепостью. Хотя Л.Плющ не состоял на психиатрическом учете и не страдал психическими расстройствами, он был направлен на психиатрическую экспертизу. Эксперты судебно-психиатрического отделения Киевской областной больницы признали его психически здоровым, однако спецы печально известного Института судебной психиатрии им. Сербского в Москве распознали у него нигде больше в мире не признанную форму душевного заболевания — "вялотекущую шизофрению". С подачи этих «врачей» психбольными в разные годы становились диссиденты Петр Григоренко, Наталья Горбаневская, Иван Яхимович.

15 июля 1973 года, спустя полтора года после ареста, Леонида Плюща доставили в Днепропетровскую специальную психиатрическую больницу (СПБ). С августа 1973 года ему назначают большие дозы галоперидола. Общительный и доброжелательный человек делается неузнаваемым, во время свидания с женой Татьяной он с трудом говорит, задыхается, корчится в судорогах… Вскоре он уже не в состоянии писать письма...

В течение двух с половиной лет психически здорового человека Леонида Плюща "лечили" препаратами, которые назначают буйным психически больным - галоперидолом, инсулином в возрастающей дозировке, большими дозами трифтазина. После уколов инсулина (ожидая инсулинового шока и судорог) его на несколько часов привязывают к кровати. В надежде, что эта регулярная пытка приведет к желаемым результатам, «врачи», а точнее палачи в белых халатах - проводили "оздоровительные" беседы, справляясь у Плюща, — не изменились ли его убеждения и не согласится ли он отречься от них в письменной форме?

Лишь длительная и упорная борьба жены Л.Плюща Татьяны, его соратников по демократическому движению привели к международной огласке дела. Татьяна Ходорович написала книгу "История болезни Леонида Плюща", изданную в 1974 году в Амстердаме. В марте 1975 года ею же написаны и преданы гласности статьи "Плюща делают сумасшедшим. Зачем?" (совместно с Ю. Орловым) и "Эскалация отчаяния". Образуется международный комитет в защиту Л. Плюща, который особенно активно действует во Франции и в США. К советскому руководству в защиту Л.Плюща обращаются члены ЦК Французской компартии. В конце концов, советские власти сочли за благо выпустить Плюща вместе с семьей из страны. 10 января 1976 года они выехали из СССР. В Вене специально приехавшие зарубежные психиатры обследовали Леонида Плюща. Они нашли его совершенно здоровым психически, но крайне истощенным нервно…

Леонид Иванович до сих пор не любит вспоминать эти годы его жизни; психушке посвящена самая короткая глава его книги воспоминаний «На карнавале истории»…

О том, как складывались его убеждения, о контактах с активистами крымскотатарского национального движения и о том, каково его отношение к современным реалиям в Украине, Леонид Плющ рассказал в беседе с Гульнарой БЕКИРОВОЙ.

Леонид Иванович, давайте начнем с начала... Расскажите о своей семье, о том памятном, что возможно способствовало Вашему становлению как личности с ранних лет...

Забавно отметить, что трудности самоосознания советского человека начинаются уже с этих элементарных вопросов. Мы все вышли как бы из-под грифа "совершенно секретно". Власть прятала от нас правду о реальности, мы или наши родители – от властей и от себя самих. Когда уже на Западе я писал о своем опыте становления диссидентского движения в СССР, я отталкивался от той биографии моей семьи, которую я знал и испытал на себе.

Родился в Киргизии, в горах Тянь-Шаня. Отец – из украинской крестьянской семьи; пропал без вести в первые месяцы войны. Мать – русская. Детство прошло на родине отца, в городе Борзна, куда мать приехала в конце войны. Затем туберкулезный санаторий в Одессе, переезд к тете в город Фрунзе, возвращение в Одессу.

Мать находилась в самом низу социальной лестницы, "управляющая государством" ленинская кухарка... Идеей-фикс матери было дать мне и сестре высшее образование. Лишь впоследствии, фактически лишь уже на Западе, я узнал тайну материнской семьи – ее отец был дворянином, инженером, прокладывавшим железную дорогу в Маньчжурию и Китай. Вовремя умер и потому не преследовался, как японо-китайский шпион. Вот откуда гордая мечта матери о высшем образовании для детей.

Увы, не только дед по матери, но и мой отец, выходец из козацкой семьи, строил дороги для империи, потому и попал в Киргизию, на Памир и Тянь-Шань.

В детстве вы немало путешествовали по стране, встречали разных людей. Наверняка было немало впечатлений… Они как-то повлияли на Вас?

Переезды типичны для жителя империи. И они создавали психическую почву как для интернационализма, так и шовинизма, в его наихудшей, имперской, "интернационалистической", форме. С глубокого, незапамятного детства осталась странная для украинца-степняка тяга, страсть к горам и симпатия к желтой расе (чуть ли не первая подростковая любовь – к киргизской девочке Розе). Но комсомольский интернационализм, как ни странно, не только не предохранял от шовинизма, но скорее порождал его. До сих пор стыдно за мои наглые выходки в 8-м классе против "училки-киргизухи", презрение к ученикам-киргизам, которые знали свой язык, но хуже меня справлялись с ихней грамматикой: их язык я демонстративно не учил. Презрению к "зверькам" нас никто не учил явно, оно было в самой атмосфере, в поведении общества. Но зато весь взрослый мир вокруг учил, предостерегал против народов-предателей, которые во Фрунзе делились на тех, кому можно было входить в город (балкарцы, карачаевцы), и тех, кого милиция изгоняла (чеченцы, ингуши). Последних надо было избегать, так как они резали "русских пацанов".

Мой последующий, одесский антисемитизм имел другую природу. Скорее социальную, хотя конечно сталинская пропаганда пятидесятых годов играла в нем ведущую роль. И все же зловещая фигура еврея-спекулянта, богача была так необходима человеку из низов, чтобы верить в социализм. Понятно ведь – во всей нашей нищете виноваты внешние враги. Американцы. И внутренние. Евреи…

Что было дальше? Ведь, как я понимаю, впоследствии Ваши взгляды на мир и людей претерпели существенные изменения?

От дальнейшего развития этой психопатологии спасло разоблачение культа личности. Уже не нужна была антисемитская подмена решения вопроса: "Кто виноват?". Даже наоборот, сам государственный антисемитизм стал выглядеть следствием сталинизма... Социализмом для дураков. Так, еврейский вопрос примерно с 1956 года стал для меня как бы лакмусовой бумагой на глупость или подлость системы и человека... Но над собственной национальной проблемой я тогда не задумывался. Постепенно дошла до сознания национальная проблема депортированных народов. Как и антисемитизм, это была очевидная несправедливость, противоречащая пропагандистскому братству народов...Украинская проблема более скрытая. Никто ведь не запрещал мне быть украинцем, да и говорить по-украински никто не запрещал... Просто никто почти в Одессе по-украински не говорил: ну, значит, и не хотят... как и я. Лишь когда в середине 60-х заговорил по-украински, услышал сакраментальное: "говорите со мной по-человечески..."

Приблизительно тогда же узнал о Голодоморе. Решил сам собирать фактаж. Никто из родственников в Борзне не хотел о голодоморе рассказывать. Не только потому, что боялись. На самом деле постарались забыть, настолько страшна была та память. Один лишь из моих дедов, дорожник, рассказал о картинах голодомора в Ставрополье... От своей бабушки узнал, что наш дед был подкулачником... От других родственников - гордое утверждение, что мы не были крепостными... Только вот совсем недавно узнал главную тайну нашего рода: козаки-запорожцы, из которых одни оставались на земле, другие шли в город, были инженерами, учителями. И среди них – крупные петлюровцы, оуновцы... Все это скрывалось от самих себя и детей...

Помню только бабусю Ксеню. Фанатично верующая православная. Шептуха: лечила детей и взрослых молитвой. От украинского детства только бабушка и Шевченко оставались в моей душе восторженного комсомольца 50-х годов...

Как видите, вспоминается скорее то, что препятствовало становлению личности, развивало черты особой разновидности массового человека: «гомо советикуса», «совка». Человека, который думал лишь заданными обществом образцами.

Память о бабушке, о собственной вере в Бога, разоблачения Сталина, противоречия национальной политики и теории разбалансировали устойчивую систему сознания «совка». И конечно же одна из ошибок тоталитарного воспитания – классическая литература, которая создавала идеал человека-личности... И в этом их беда: не мог коммунизм запретить классику. Он мог только кастрировать, фальсифицировать ее, создать ублюдочное, совковое сознание образованцев.

Леонид Плющ

Несмотря на склонность к философским размышлениями, по окончании школы с серебряной медалью Вы поступили на механико-математический факультет Киевского государственного университета. Почему случилось именно так?

Пожалуй, бОльшим противоядием от совковости была наука. Точные науки, где невозможна идеологическая фальшь. Ведь недаром среди диссидентов основной процент составляли люди точных наук и технари. Как математик я видел угрозу идеологизации науки, например, в попытках запретить "буржуазные" теорию относительности, квантовую механику, генетику, кибернетику. Как кибернетик видел, что экономика, построенная на дезинформации, обречена на крах. Вспоминаю, как мы обсуждали это все с физиком Ролланом Кадыевым, впоследствии, увы, сломленным... или подкупленным. Не знаю...

Как началась Ваша профессиональная деятельность?

По комсомольскому порыву после 3-го курса бросился в сельскую школу, подымать уровень народа. Наткнулся на свою неспособность что-либо сделать в условиях колхозной жизни. Решил заняться наукой, исходя из тезиса: пусть каждый честно делает свое дело. После университета поступил в Институт кибернетики. Но быстро убедился, что честно работать и здесь не дают... Напомню, что в те годы советская кибернетика имела шансы быть на равных с американской (если игнорировать колоссальное отставание в тонких технологиях). Чего же достигли Киевский и Тбилисский институты кибернетики?..

Вот вся эта всеобщая ложь и толкала к борьбе...

Правильно ли я понимаю, что Ваша общественная деятельность коренным образом повлияла на Вашу жизнь – ведь если бы не это, наверняка Вы стали бы успешным ученым... Расскажите об этом подробнее...

Ну, насчет успешного ученого - не знаю. Карьерный аспект науки меня никогда особенно не трогал. Если Вы имеете в виду прекращение работы в науке, то, конечно, это было тягостно. И все же оглядываясь назад, я не чувствую, что погубил свою личную жизнь во имя каких-то общественных идеалов. Нет, сама борьба во имя и была борьбой за то, чтобы стать личностью и остаться ею, несмотря ни на что. Думаю, что в каком-то смысле все правозащитное движение было на самом деле процессом рождения в СССР личности.

Для Украины и крымских татар это было также началом рождения нации, и процесс этот только сейчас разворачивается. Именно безличностное начало, отсутствие гражданского общества обуславливает нынешнюю политическую ситуацию во всех наших постсоветских странах.

После того, как меня в 1968 году выбросили с работы и никуда не принимали, готовя осуждение за тунеядство, я волей-неволей стал профессиональным "революционером". Нас закалял КГБ...

Я весь отдался самиздату. И размышлениям над фундаментальными проблемами нашей жизни – политическими, философскими, религиозными, национальными... И сам не заметил, как изменился у меня спектр интересов, сам тип мышления. Математик превратился в гуманитария – литератора, психолога, философа. Это изменение началось еще до ареста 1972 года, и закрепилось в эмиграции, которая дала возможность узнать действительную историю и культуру Украины, тщательно искажаемую и скрываемую в СССР.

Увы, в эмиграции вынужден был стать политиком... Довольно неприятное, выматывающее душу занятие. Будучи зарубежным представителем Украинской Хельсинкской группы, вынужден был заниматься систематической политической деятельностью: разоблачением советской мифологии, информированием западной общественности о происходящем в СССР, борьбой с лицемерием и недомыслием западных политиков... левых и правых.

Вы вошли в историю как человек, который – в числе немногих – подвергся чрезвычайно жестоким преследованиям за политические взгляды... Действительно ли так называемая «карательная психиатрия», применявшаяся в отношении советских инакомыслящих – была столь тяжелой формой воздействия на личность, как об этом написали, например, Владимир Буковский и Петр Григоренко?

Так как я не был ни в лагере, ни в обычной тюрьме, то не могу сравнивать. Да и вообще страдания людей принципиально несравнимы: каждый чувствует все по-своему... Но думаю, что прав Солженицын, назвавший психотюрьмы газовыми камерами для духа... Если Вы читали мою книгу "На карнавале истории", то, видимо, заметили, что глава о психушке – кратчайшая. У меня не было внутренних сил писать, ведь писал книгу сразу по выходу из психотюрьмы.

Как сказал мне американский психиатр, еще бы год-два такого интенсивного лечения и в мозгу произошли бы необратимые биохимические изменения... Многих психушка сломала или надломила.

Думаю, что в случае возрождения тоталитаризма, соблазн репрессивной психиатрии проявит себя опять: ведь так просто объявить инакомыслие психической болезнью...

Каковы были связи демократического и крымскотатарского движения? Украинского национального и крымскотатарского национального?

Вы правильно разделили понятия национального и демократического движения, хотя не случайно крымскотатарское выступает у вас в двух формах. Каждое движение – национальное, религиозное, социальное и т. д. - имело свою историю, свои причины, свои особенности. Но, развиваясь, оно неизбежно приходило к общему знаменателю – правозащитному движению, осознав, что без соблюдения всеобщего права на свободу слова, печати, демонстраций, союзов невозможно достижение отдельной, частной цели.

Крымскотатарское национальное движение достаточно рано вошло в общедемократическое. Уже первая легалистическая общесоюзная организация Инициативная группа защиты прав человека в СССР, включала Мустафу Джемилева. Из Украины вошли мы с Генрихом Алтуняном, "марксисты", как и Костерин, и Григоренко, как и многие крымские татары. И, как и многие из них, постепенно изживающие марксистско-ленинские иллюзии. Эти иллюзии сыграли даже некоторую позитивную роль для становления правозащитной идеологии.

Власть упорно, грубо разрушала их, способствуя превращению иллюзий интернационализма и социалистической демократии в требование: "Соблюдайте свои собственные законы". В свою очередь несоблюдение их властями раскрывало всю лживую сущность социалистической демократии и вынуждало обращаться к западной, то есть "буржуазной". Постепенно мы все осознали нашу основную задачу – разоблачение советского бесправия и развитие правового сознания в СССР: "имеем право – осуществляем его явочным порядком". Так от права на слово и печать перешли к праву на демонстрации, а затем и организации.

Предложение Григоренко создать организацию вызвало протест Якира и Красина ("нас всех под одну гребенку загребут!"), но после ареста Петра Григорьевича они одними из первых вошли в Инициативную группу. Чуть раньше под влиянием крымскотатарских информационных бюллетеней, ставших существенной частью всесоюзного самиздата, возникла «Хроника текущих событий», посвященная правозащитной борьбе на всей территории СССР, самиздату и политическим репрессиям. Так, информационные бюллетени породили «Хронику…» и аналогичные журналы (например, "Украинский вестник"), но благодаря «Хронике…» крымскотатарские события получили общесоюзный и международный резонанс, подталкивая к осознанию национальной проблематики в СССР и за его пределами.

Как Вы оцениваете сотрудничество активистов этих движений – насколько оно было тесным? Запомнились ли Вам имена активистов крымскотатарского движения?

В Москве взаимосвязь общедемократического и крымскотатарского движений была теснейшая.

Несколько иначе было в Украине. Лишь в конце 1968-го года отдельные представители крымских татар стали приезжать в Киев, в частности, потому, что московские власти ссылались на нежелание руководства Украины пускать в Крым депортированных. А КГБ распространял слухи, что переселению в Крым препятствуют украинские националисты... В свою очередь в Крыму население пугали головорезами-татарами.

Наша квартира постепенно стала своеобразным посольством крымских татар в Киеве. Первыми приехали физик Роллан Кадыев и врач Зампира Асанова. Я постарался познакомить их с "националистами" - с Иваном Дзюбой, Зиновией Франко, Борисом Антоненко-Давидовичем. С Зампирой мы ездили даже в Умань, где она познакомилась с двумя каторжанками сталинских лагерей, Олицкой и Суровцовой.

Так как в Крыму в это время разрушали памятники архитектуры крымскотатарского народа, то мы обошли и целый ряд представителей официальной украинской интеллигенции с просьбой противодействовать этому варварству. Трудно сказать, кто из них что сделал...

Украинское движение было уже достаточно сильно репрессировано и не могло оказать крымских татарам существенную поддержку. Да и само еще только выходило из этнографических пеленок, лишь становилось, как политическое движение. Эту ситуацию хорошо тогда понял Роллан Кадыев: "Политически Москва делает для нас больше, чем Киев, но украинцы нас лучше понимают".

И в этом одно из существенных отличий так называемого общедемократического движения от национально-демократических: для нас требование соблюдения права нации на самоопределение – существенная составная часть "прав человека". Русские демократы лишь в лице единиц, таких как Буковский, Горбаневская, Сахаров, Файнберг осознавали империалистическую природу антидемократизма советского строя... Однако нужно признать, что эти единицы в какой-то мере подготовили общественное сознание в СССР к мирному распаду империи.

Вскоре Кадыев был арестован и осужден. Осуждены были и другие наши гости, как, например, Гомер Баев. Но благодаря их приездам наладился обмен самиздатской литературой обеих народов. Помню, с каким интересом читали крымские татары одну из первых серьезных книг по национальному вопросу "Интернационализм или русификация?" Ивана Дзюбы. Обсуждение этой книги вынудило и меня, под самоироничным псевдонимом Малоросс написать серию самиздатских статей по нацвопросу, в частности о крымских татарах.

Более тесное сотрудничество между нашими движениями возникло в эмиграции, когда Айше Сейтмуратова вошла в Зарубежное представительство Украинской Хельсинской Группы, а Надия Светличная публиковала сообщения о крымскотатарском движении в "Віснику репресій в Україні".

Как сложилась Ваша жизнь после вынужденной эмиграции?

До перестройки почти все личное время было посвящено правозащитной борьбе совместно с различными украинскими, русскими и другими организациями, как и западными, европейскими и американскими.

И как духовная компенсация – украинистика, филология, структурный анализ... Часть из написанного тогда было впоследствии опубликовано в независимой Украине.

C женой Татьяной Плющ. Киев. 2007

Конечно же, я хотел возвратиться в независимую Украину. Увы, по ряду личных причин это не удалось. В частности из-за отсутствия гарантированной работы, так как формально я все же не филолог, а математик. А как математик давно дисквалифицировался.

Следите ли Вы за событиями в современной Украине, России, в Крыму? Как вы оцениваете перспективы развития крымских татар на родине?

Да, конечно, слежу. В основном по прессе и интернету, хотя больше доверяю личному опыту. Несколько поездок в Украину дали такую возможность. Особенно много дал трехмесячный семинар в Киево-Могилянской Академии. Встречи с большим кругом людей, в частности с Мустафой Джемилевым и Рефатом Чубаровым. В результате еще в 2009 году пришел к позициям "против всех", так как видел, что оранжевые властители своей лживостью, бездарностью, взаимной борьбой подготавливают свое поражение. Нынешнюю власть рассматриваю как убийственную для Украины...

Поэтому полностью разделяю позицию, сформулированную в Заявлении участников Крымской майской встречи 2012 по поводу положения в Украине. Тем более приветствую создание постоянно действующего Форума политических узников коммунистического режима и правозащитников.

С Мыколой Горбалем возле памятника Шухевичу. 2008

Позиция крымскотатарского народа, основных его политических и общественных структур и лидеров мне кажутся на редкость точными, надежными и позитивными не только для народа, но и для Крыма, всей Украины и даже России, давая ей пример народной самодеятельности, инициативы и мудрости руководства... И все же, увы, дальнейшее развитие зависит от развития событий в Украине и в России, которые ныне катятся к глубочайшему кризису, если не к катастрофе. Зависит оно и от благоразумия и твердости Европейского сообщества и США...

Вот почему я рассматриваю как очень удачную, своевременную, идею Меджлиса крымскотатарского народа о Международной правозащитной конференции в Крыму...

И конечно, не могу не спросить, как Вы оцениваете последние события в Украине – Евромайдан и столь упорное противостояние значительной части украинского народа и власти?

Ситуация в Крыму и в Украине в большой степени напоминает пещерные времена брежневщины. Нарастающие фашистские силы обвиняли в фашизме нас. Вот и сейчас фашиствующие группировки в Крыму обвиняют в фашизме украинских и крымскотатарских патриотов. Необходимо добиваться суда над ними на основании международного и государственного закона.

Вялотекущая путинизация Украины, возрастающая агрессивность политики Кремля и продажность украинского правительства поставили ныне Украину перед пропастью духовного и экономического коллапса. В результате вспыхнул Евромайдан, который продемонстрировал рождение или возрождение гражданского общества, народа Украины, людей, исполненных достоинства. И в который раз на Майдане украинцы получили дружную поддержку крымских татар. Ибо для всех мало-мальски думающих людей ясно, что возвращение к любой форме советской империи означает духовную смерть всех наций. Трудно угадать, как закончится противостояние народа коррумпированной власти. Помимо подавления военной силой нас ожидают многочисленные провокации, в частности, попытки раздуть межнациональную вражду, как это происходит на Кавказе и в Средней Азии.

Но даже в случае временного поражения, мы уже победили, так как проснулись из спячки безнадежности, равнодушного принятия рабства и цинизма... Недаром даже в самой России проснулась надежда на победу Майдана, на Евромайдан в Москве.

Большое спасибо за беседу, Леонид Иванович!