В наших передачах мы неоднократно говорили о резонансных политических процессах советского времени активистов крымскотатарского национального движения. Сегодня вспомним один из них. Особенность его была в том, что на скамье подсудимых оказался не только крымский татарин…

Сорок лет назад, с 12 по 19 января 1970 года, в Ташкентском городском суде слушалось дело Ильи Габая и Мустафы Джемилева.

Илья Габай был арестован 19 мая 1969 года в Москве. К этому времени он уже принял участие в нескольких публичных акциях протеста участников нарождающегося правозащитного движения: в “митинге гласности” 5 декабря 1965 и в демонстрации 22 января 1967, вскоре после которой он был арестован и заключен в Лефортовскую тюрьму. Но в июне 1967 года Габай был освобожден, а в августе дело в отношении него было прекращено. В январе 1968 вместе с Юлием Кимом и Петром Якиром Габай составил обращение “К деятелям науки, культуры, искусства”, в котором авторы указывали на прямую связь между политическими преследованиями в стране и попытками “ресталинизации”.

В этот же период Габай через Петра Григоренко и Алексея Костерина знакомится и сближается с активистами крымскотатарского движения — Мустафой Джемилевым, Ролланом Кадыевым, Зампирой Асановой и другими.

С октября 1968 по май 1969 года у него было проведено четыре обыска. 7 мая 1969, в день, когда в Ташкенте арестовали П.Григоренко, у Габая был проведен последний обыск, в ходе которого был изъят архив документов (среди материалов - вырезки из газет о подвигах крымских татар в Великой Отечественной войне, копии писем крымских татар, брошюра академика А.Сахарова, сборник "Похороны А. Е. Костерина", "информации" крымскотатарского движения). Сразу же после ареста И.Габай был этапирован в Ташкент.

В сентябре 1969 года в узбекистанском Гулистане был задержан Мустафа Джемилев. Это был уже второй его арест. Его дело было объединено с делом И.Габая.

Подсудимые обвинялись в распространении заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй.

И. Габаю инкриминировалось изготовление и распространение ряда документов - в частности, «письмо двенадцати» Будапештскому совещанию коммунистических партий, уже упоминавшееся мною обращение "К деятелям науки, культуры и искусства", обращение граждан г. Москвы в защиту крымских татар и другие документы, М. Джемилеву - в числе прочих документов, - 69-я крымскотатарская "Информация".

В дни процесса около здания суда дежурили усиленные наряды милиции, в зале суда постоянно присутствовало 20-30 сотрудников КГБ. В один из дней, когда они заняли все места в первых двух рядах, разразился скандал. Подсудимые и оттесненные к задним рядам их родственники потребовали у суда предложить работникам КГБ покинуть зал заседания. Габай и Джемилев заявили протест против такого давления на суд со стороны КГБ, одновременно требуя пропустить в зал тех близких и друзей, которых милиция в то время отогнала от здания суда. Судья заявил, что товарищи в первых рядах не нарушают порядка, в то время как один из товарищей в задних рядах нарушает порядок: он сидит в зале суда в головном уборе. Это был 75-летний дядя Мустафы Джемилева - по мусульманскому обычаю, он не снимал шапки. Судья предложил ему снять шапку, либо покинуть зал. Старик, заплакав, обнажил голову. В зале поднялся крик, стон. Только первые два ряда, которые занимали гэбисты, хранили невозмутимое спокойствие. Мустафа Джемилев потребовал, чтобы его увели и судили заочно, если не уберут сотрудников органов. Габай заявил, что присутствие агентов КГБ рассматривает как личное оскорбление. Всем присутствующим предложили покинуть зал, был объявлен перерыв. После перерыва и до конца процесса работники КГБ занимали в зале последние ряды.

Илью Габая защищала московский адвокат Дина Каминская, Мустафа Джемилев защищался сам. Когда Дина Каминская готовилась к этому процессу, она познакомилась со многими крымскими татарами. «Крым и дом были для них всех синонимами», - поразилась адвокат.

Казалось бы, зачем Илье Габае нужно было вступаться за крымских татар? Д.Каминская вспоминает такой эпизод: «Даже следователь по особо важным делам Березовский, прожженный циник и карьерист, как-то, когда Габая не было в кабинете, сказал:

- Хороший он человек, ваш Габай. Мне его жалко. Я понимаю Джемилева. Он татарин и борется за свой народ. А что надо Габаю? Зачем он, еврей, полез в это чужое для него дело?».

Ответом на этот вопрос для Каминской стали стихи самого Ильи Габая:

Я хотел бы, чтобы боль чужая
Жила во мне щемящей сердце болью…

Подсудимые не признали себя виновными. В ходе разбирательства подсудимые и адвокат требовали проверки фактов, изложенных в документах, отрицая наличие в них клеветы. Суд уклонился от проверки фактов, а устанавливал только авторство, обстоятельства составления и распространения документов.

Анализируя документы, инкриминируемые И. Габаю, Д. Каминская показала, что факты, изложенные в этих документах, судом не опровергнуты и, следовательно, не доказана объективная сторона преступления; что же касается субъективной стороны дела (ст.190-1 УК РСФСР предполагает осознанность, "заведомость" лжи), то И. Габай, безусловно, верит в правдивость всего написанного и подписанного им. Защитник просила оправдать Габая.

В своем последнем слове Илья Габай сказал, что одно из самых страшных проявлений сталинизма - это массовое растление людей, отметив, что он выступает против политических репрессий, против преследования инакомыслящих, ибо не желает уподобляться представителям того поколения, которое "не заметило" исчезновения 14 миллионов сограждан в 30-40-е годы.

В своей защитительной речи и в последнем слове Мустафа Джемилев рассказал о борьбе крымских татар за возвращение на родину и восстановление государственности. Он представил суду список опубликованной беллетристики и публицистики, содержавшей клевету на крымскотатарский народ; рассказал о гонениях, которым подвергаются со стороны местных властей и карательных органов крымские татары, пытающиеся вернуться на родину.

В знак протеста против преследования крымских татар и судебного произвола он объявил тридцатидневную голодовку. "Родина или смерть!" - таковы были последние слова Мустафы Джемилева.

Суд приговорил И. Габая к трем годам лишения свободы в ИТК общего режима; М. Джемилева - к трем годам лишения свободы колонии строгого режима. Габай отбывал срок в Кемеровской области, Мустафа Джемилев – в Узбекистане.

Перед концом срока Габай был этапирован в Москву и допрошен по так называемому делу “Хроники текущих событий”, по которому в 1971—1972 был арестован и привлечен к суду ряд близких Габаю участников правозащитного движения. По некоторым свидетельствам, при освобождении Габая вынудили подписать заявление об отказе от общественной активности. После освобождения допросы по делу "Хроники” продолжились. Через месяц после возвращения Габая в Москву, в июне 1972, был арестован близкий друг и единомышленник Габая, один из лидеров правозащитного Петр Якир; а вскоре стало известно, что П. Якир активно сотрудничает со следствием. Изматывающие допросы, угроза нового ареста, альтернативой которому, по-видимому, могла быть лишь эмиграция, поведение П. Якира на следствии — все это, как полагают его друзья, стало причиной глубокой депрессии Ильи Габая…

С 27 августа по 3 сентября в Москве проходил суд над московскими правозащитниками Петром Якиром и Виктором Красиным. Подсудимые обвинялись в антисоветской деятельности, предусмотренной ч.I ст. 70 Уголовного Кодекса РСФСР. Оба подсудимых полностью признали свою вину и выразили раскаяние по поводу содеянного, признав также свой умысел против советской власти. 5 сентября в Доме журналистов в присутствии иностранных корреспондентов была проведена пресс-конференция с участием Якира и Красина, в которой они раскаялись в своих преступных деяниях, способствовавших враждебной деятельности зарубежных антисоветских организаций. В отрывках пресс-конференция транслировалась по телевидению.

Этот процесс стал одним из самых тягостных эпизодов в истории правозащитного движения, воспринятый многими как его разгром. 20 октября 1973 года, вскоре после суда над Якиром и Красиным, Габай выбросился с балкона своей квартиры на одиннадцатом этаже. В предсмертной записке он написал: «У меня не осталось ни сил, ни надежды».

Заупокойную службу по Габаю — неверующему и самоубийце — служили в православной церкви в Москве, в иерусалимской синагоге и в мусульманской мечети. Прах Габая захоронен на его родине — в Баку.

Мустафа Джемилев после освобождения вновь вернулся к борьбе своего народа и впоследствии был еще пять раз арестован за участие в крымскотатарском национальном движении.

20 октября 2005 г. в Иерусалиме состоялся вечер памяти правозащитника Ильи Габая, посвящённый 70-летию со дня его рождения. Среди почетных гостей на нем присутствовал и подельник Ильи Габая по процессу 1970 года – Мустафа Джемилев…

Программа «Тарих левхахары» выходит по субботам в 20-40 с повтором в воскресенье в 8-40,

на Радио «Мейдан» по воскресеньям в 12-00 и 20-00.

Прошлогодние выпуски программы можно смотреть в среду в 18-40.