Председателю
Совета представителей
крымскотатарского народа
при Президенте Украины
М. Джемилеву

Байбуганова Шевкета Шамильевича,
проживающего по адресу: АРК, г. Алушта, с. Солнечногорское
[точный адрес и телефон в редакции сайта]

ЗАЯВЛЕНИЕ

Я, Байбуганов Шевкет Шамильевич, крымский татарин, 1934 года рождения, уроженец села Къуру-Озень г. Алушты Крымской АССР

Я являюсь свидетелем тотальной депортации крымскотатарского народа 1944 года, осуществленной сталинским коммунистическим режимом бывшего СССР.

18 мая 1944 года, в ходе спецоперации войск НКВД, я и члены моей семьи в составе: Байбуганов Шамиль (1900 г.р.) – отец, Байбуганова Хатидже (1906 г.р.) – мать, Байбуганова Арзы Шамильевна (1931 г.р.) – сестра, Байбуганов Дилявер Шамильевич (1940 г.р.) – брат, Байбуганова Диляра Шамильевна (1938 г.р.) – сестра, Байбуганов Сервер Шамильевич (1942 г.р.) – брат, а также мои соотечественники, проживающие в с. Къуру-Озень, были насильственно выселены с территории Крыма. В пути следования эшелона люди умирали от голода, болезней, испытывали страшные моральные страдания. В пути от несчастного случая погиб мой младший брат Байбуганов Сервер.

На месте спецпоселения в г. Ленинске Андижанской области Узбекской ССР нашу семью поселили в постройке без крыши, окон и дверей. В условиях крайней недостаточности продуктов питания, питьевой воды, отсутствия санитарных условий люди болели, а также умирали от голода и массовых болезней – малярии, острых кишечных инфекций. Мама, в связи с нервным стрессом, пролежала в больнице 7 месяцев, а нас, детей, всех отдали в детский дом.

В местах спецпоселений, я, мои близкие и все мои соотечественники находились до 1956 года под жестоким комендантским режимом, за нарушение которого была предусмотрена уголовная ответственность. Мой дядя Байбуганов Музафар, после возвращения из Трудовой Армии в 1949 г. в Узбекистан, был осужден за нарушение режима спецпоселений на 25 лет тюрьмы.

Прилагаю на 3 листах мое свидетельство о том, как страшная трагедия депортации и жизни в условиях высылки прошла через мою личную судьбу и прошу считать мои свидетельства неотъемлемой частью данного заявления.

На основании вышеизложенного, учитывая, что подобные преступления совершались в отношении всех моих соотечественников исключительно по национальному признаку, прошу Вас:

1. Реализовать комплекс мероприятий по признанию украинским государством, мировой общественностью этих деяний геноцидом крымскотатарского народа.
2. От имени крымскотатарского народа инициировать перед украинским государством принятие мер по привлечению к ответственности лиц, совершивших данное преступление.

ПРИЛОЖЕНИЕ:

1. Свидетельство о депортации на 3 листах.
2. Копия паспорта.

25 августа 2009 года                /подпись

Свидетельство о депортации Шевкета Байбуганова

Я, Байбуганов Шевкет Шамильевич, крымский татарин, родился 26 декабря 1934г. Уроженец села Къуру-Озень г. Алушты Крымской АССР.

На момент выселения в состав семьи входили:

Байбуганов Шамиль (1900 г.р.) – отец,

Байбуганова Хатидже (1906 г.р.) – мать,

Байбуганова Арзы Шамильевна (1931 г.р.) – сестра,

Байбуганов Дилявер Шамильевич (1940 г.р.) – брат,

Байбуганова Диляра Шамильевна (1938 г.р.) – сестрёнка,

Байбуганов Сервер Шамильевич(1942 г.р.) – братишка.

На момент депортации семья проживала в с. Къуру-Озень г.Алушты Крымской АССР. В 1940 г. я пошёл в 1 класс. Жили в доме из 16 комнат, построенном моим отцом. Имели приусадебный участок и скот (бараны, козы, корова, 2 лошади, 2 вола).

У отца было 7 братьев. Из них были мобилизованы в Красную Армию:

1) Байбуганов Абибулла (1910 г.р.) – участник Финской войны 1939 г.

2) Байбуганов Алим (1912 г. р.) – мобилизован в Красную Армию.

3) Байбуганов Музафар (1908 г.р.) – мобилизован в Красную Армию.

Мой отец, Байбуганов Шамиль был подпольщиком и по назначению секретаря райкома партии Хайруллаева в период оккупации работал в селе старостой. В его обязанности входило обеспечение партизан продуктами питания и табаком.

Перед тем как в село вошли немцы, мой отец заправил четыре совхозных судна «Буденный», «Челюскин», «Къызыл-Куреш» и «Шмидт» горючим, которые ушли ночью в открытое море, вывозя солдат из окружения. Брат моего отца Алибай-Амет затонул на одном из этих суден.

Немцы оттеснили со стороны Керчи советские войска, насчитывающие более 30 тысяч бойцов. В этих войсках был кавалерийский полк из 500 всадников, сдавшихся в плен без боя в селе Къуру-Озень. Один из них – узбек из Ташкента по имени Азим, изъявил желание служить полицаем, женился на крымской татарке. Вместе с ним в селе тогда было 4 полицая. Когда немцы отступили, он ушел вместе с ними.

Мой дядя Байбуганов Музафар, в 1941 г работавший председателем сельского совета, был мобилизован в Трудовую Армию. После возвращения из Трудовой Армии в 1949 г. в Узбекистан за нарушение режима спецпоселений его посадили на 25 лет в тюрьму.

Дядя Байбуганов Алим в 1941 г. был ранен в голову, попал в немецкий лазарет. После выздоровления его отправили в немецкий лагерь для военнопленных в г. Николаев. Мой отец составил на своего брата документы и забрал из лагеря. В селе Алим принимал табак от населения. Прессованный табак тюками уходил к партизанам.

Во время оккупации школа была занята немцами, поэтому уроки проводились на дому у Факидова Абдуллы, по его собственной инициативе. Были открыты две группы учащихся. Обучение проводилось на родном крымскотатарском языке, писали на латыни. В селе проживало всего три русские семьи, они также обучались в крымскотатарской школе. Когда пришли советские войска, учителя расстреляли за то, что у него на дому была создана маленькая школа.

Накануне депортации, в апреле 1944 г., нашего отца Байбуганова Шамиля увезли в г. Алушту и посадили в камеру смертников. Моя мама поехала к секретарю райкома, который был в партизанах, и попросила, чтобы разобрались, за что он был арестован. Секретарь райкома обещал разобраться, приехал в село, и, собрав весь народ, расспросил, какую работу вёл Шамиль. Односельчане отозвались об отце положительно, и попросили его отпустить. Несмотря на такие отзывы и просьбы, отца всё же осудили на 10 лет тюремного заключения.

18 мая 1944 г. на рассвете пришли два вооруженных солдата и офицер. Я спал на втором этаже. Мама была во дворе с маленькими детьми. Один из солдат, ничего не объяснив, ударил меня сзади прикладом, и я покатился вниз головой по лестнице. Из дома ничего взять не разрешили. Всех нас погнали под штыки в школьный двор, затянули весь двор веревками и на крыше школы поставили два пулемета. Они сказали, что если кто-то уйдет за ограждение – будут стрелять. Солдаты кричали, выражались нецензурными словами. Эту ночь мы все вместе спали на мокрой земле, так как пошел проливной дождь. Мы думали, что нас вывели на расстрел, никто нам ничего не объяснял.

В 12 часов ночи следующего дня нас штабелями погрузили в полуторки и повезли в Симферополь на железнодорожный вокзал. Затем погрузили в телячьи вагоны, где окна были обтянуты колючей проволокой. В первом вагоне ехали сопровождающие военные, во втором вагоне – крымские цыгане, в третьем вагоне – мы. Спали на полках. Одна полка сломалась, мы спали внизу. Всех внизу лежащих придавило. У меня был маленький братик, которому было два года. Его придавило насмерть, а мы остались еле живы. Ни о какой медицинской помощи не было и речи. Ехали мы по пустыне в Казахстане. Хоронить никому не давали, поэтому безжизненное тело братика выкинули в окно. В вагоне не было никаких условий. Из-за того, что не было туалета, мы прорезали дырку в полу в вагоне. Когда поезд останавливался, все, у кого была посуда, бежали за водой. Бывало так, что кто-то не успевал набрать воды, отставал от поезда и пропадал без вести, одним из них был Какоч Шабан.

Питание выдавалось один раз в сутки – ведро баланды на вагон. По кусочку хлеба в сутки на каждого. Ни чашек, ни ложек, ни кружек не выдавали. Ели поочередно из случайно прихваченной посуды. В пути многие заболевали разными болезнями. От болезней и голода умирало много людей, хоронить и держать трупы в вагонах не разрешали, поэтому трупы выкидывали на ходу поезда.

Нас привезли в Андижанскую область, город Ленинск. Выгрузили под навесы и начали расселять. Жара была 50 градусов. Люди умирали от кишечно-инфекционных заболеваний, брюшного тифа, малярии, дизентерии.

После прибытия на место назначения, местные власти и население вначале встретили нас хорошо. Но когда потом нас объявили предателями, то местные жители забрасывали нас камнями и кричали вслед: «ПРЕДАТЕЛИ!!!». В комнате из 8 квадратных метров жили 13 человек. Спали на голом полу.

Поселили в постройке без крыши, окон и дверей. Своими силами накрыли крышу (если это можно было назвать крышей). Приусадебными участками нас никто не обеспечил. В строительстве домов помощи не оказывалось. Люди брали ссуду на строительство домов, но по сути этих денег ни на что не хватало, разве что на покупку одного козленка. И при всём при этом не каждый мог взять ссуду.

Мама работала землекопом, копали нефтяные ямы длиной 100 метров, шириной 50 метров, глубиной 25 метров. Работали по 8 часов. Труд оплачивался в минимальных размерах. На еду не хватало. Трудовую дисциплину никто не нарушал. В местах ссылки мы не могли свободно передвигаться. Покидать территорию запрещалось. Нарушение комендантского режима каралось высылкой в Сибирь на 20 лет.

Мама, в связи с нервным стрессом, пролежала в больнице 7 месяцев. На этот момент нас всех отдали в детский дом. Благодаря тому, что лечащим врачом оказалась крымская татарка из Симферополя, наша мама выжила. В детском доме я закончил 7 классов, после чего самовольно поехал поступать в музыкальное училище в город Ташкент. За мной приехал помощник коменданта Ахмедов и привез меня обратно. Т.к. я самовольно уехал, мою маму посадили в камеру. Ахмедов сказал, что если я не поеду обратно или сбегу по дороге, мою маму не выпустят из тюрьмы. Мне пришлось вернуться. Комендант Вафин загнал меня в комендатуру, стал ругаться, избивать, бил пистолетом по груди. Так как я не был совершеннолетним, то за нарушение комендантского режима меня обязали еженедельно отмечаться в комендатуре, в то время как другие отмечались раз в месяц.

Десятки семей, в том числе и мы, после детского дома жили в кладовках без окон, без отопления. В 1954 году выдали две комнаты типа общежития. В 1961 году мы переехали в Ташкентскую область. Два года жили на квартире и одновременно строились на участке. В этом же году вторично поступил в Ташкентское музыкальное училище.

В 1944-1956 гг. в местах спецпоселений никаких условий для развития крымскотатарской культуры, языка и искусства не было.

До 1960 года лиц крымско-татарской национальности не принимали на юридические факультеты вузов. После 1960-х гг. ограничения на обучение уже не ощущались.

В местах депортации запрещалось говорить и свободно обсуждать вопросы возвращения на Родину, отмены правовых актов, восстановления Крымской АССР. За малейшие требования о возвращении в Крым сажали на три года в тюрьму.

После выхода Указа ПВС СССР от 28 апреля 1956 года, согласно которому с крымских татар и некоторых других депортированных народов были сняты ограничения по спецпоселению, но не давалось право на возвращение в места, откуда эти люди были выселены, на местах высылки существенных изменений не произошло.

В 1990 г. я вернулся на Родину в Крым. Когда возвращались, было страшно обидно и больно за то, что мы не услышали со стороны государства никаких извинений, уже не говоря о компенсации имущества, возмещении морального ущерба, нанесенного всему народу. Названия всех улиц, сёл и городов в Крыму были изменены. И страшно то, что настоящие названия их мы можем уже и не услышать.

В данный момент живу я в этом же селе Къуру-Озень где и родился, но не в своём доме, а на участке, с трудом выданном совхозом. До сих пор идёт длительная стройка.

А дом, в котором я провёл своё детство, до сих пор стоит. Ничего существенного в нём не изменилось, живут там несколько семей. Я же, проходя мимо своего родного дома, душой и сердцем плачу... За что нам такое?! Разве есть этому объяснение?!

Адрес проживания: АРК, г. Алушта. [точный адрес и телефон в редакции сайта]
25 августа 2009 г.
Шевкет Байбуганов.