Чирчикские события 21 апреля 1968 года

     35 лет назад, 21 апреля 1968 года, произошло одно из драматических и одновременно веховых событий в истории крымскотатарского национального движения.
     В этот день крымские татары г. Чирчика Ташкентской области решили отпраздновать национальный праздник весны "Дервизе", а также день рождения В.И.Ленина, по инициативе которого в 1921 г. была образована Крымская автономная республика. Мирно гуляющие люди подверглись нападению солдат и милиционеров, были избиты и облиты пожарными командами. Около трехсот человек было арестовано, 10 предстали перед судом.
     На следующий день телеграмма о Чирчикских событиях была послана в Москву генералу Петру Григоренко, который немедленно ознакомил с ней иностранных корреспондентов на пресс-конференции, устроенной его другом Алексеем Костериным в своей квартире. На суде над участниками чирчиркского побоища по просьбе П.Григоренко - впервые в деле крымских татар - приняли участие московские адвокаты Софья Каллистратова, Леонид Попов, Юрий Поздеев, Владимир Ромм.
     По мнению П. Григоренко, именно с Чирчикских событий "крымскотатарское национальное движение <...> стало известным всему миру". С этого времени "виднейшие представители правозащитного движения стали одновременно активистами и крымскотатарского движения <...> Их гостеприимные квартиры всегда были открыты для прибывающих в Москву наших делегатов. Одновременно и движение крымских татар оказывало поддержку общедемократическому движению, другим национальным и религиозным движениям в борьбе с общим врагом - тоталитарным режимом" (Мустафа Джемилев).
     Предлагаем читателю ряд материалов об этом событии. В подборку включены отрывки из документов крымскотатарского движения, из книги Петра Григоренко "В подполье можно встретить только крыс...", из книги "Заступница" об адвокате Софье Каллистровой, а также письмо "русских друзей крымских татар".

Гульнара Бекирова

Чирчикская расправа и суды над ее жертвами

     Свой национальный праздник весны "Дервизе" в 1968 году крымские татары г. Чирчика Ташкентской области решили отметить массовыми гуляниями и национальными играми в воскресный день 21 апреля, т.е. приурочив его ко дню рождения Ленина, отдавая тем самым дань уважения человеку, по инициативе которого в 1921 году была образована Крымская АССР. Была организована специальная делегация, которая от имени трудящихся обратилась в горком партии с просьбой разрешить проведение празднеств в парке города. Но секретарь горкома Якубов категорически заявил, что он ни в коем случае не допустит скопления крымских татар. "Если вы соберетесь на массовое гуляние, - заявил он, - против вас будет применена сила". Присутcтвовавший здесь же генерал-майор министерства охраны общественного порядка Узбекской ССР Шералиев, видимо, понимая, что подобный неаргументированный отказ не может удовлетворить крымских татар и заставить их отказаться от намерения провести гуляние, тут же позвонил в Ташкент и распорядился: "Стянуть войска к г. Чирчику!".
     Одновременно на многих предприятиях города Чирчика крымские татары вызывались в отдельные кабинеты, и сотрудники КГБ требовали от них написать расписку, что они не будут участвовать в массовом гулянии, намеченном на 21 апреля 1968 г. В противном случае им грозили увольнением, понижением в должности и прочее. Организовывались закрытые партийные собрания, на которых распускались провокационные слухи, что будто на 21 апреля намечен массовый митинг крымских татар против Советской власти, где будет зачитываться какая-то "антисоветская речь бывшего генерала Григоренко".
     Утром 21 апреля на всех дорогах ведущих к г. Чирчику были выставлены усиленные патрули милиционеров, которые останавливали машины, высаживали едущих в город крымских татар, а у шоферов отнимали водительские права. Много было задержано также и граждан других национальностей, не имевших при себе документов, по подозрению, что они крымские татары.
     Несмотря на эти меры к намеченному месту для гуляния собралась большая масса людей. Но намеченное место было уже заполнено солдатами, милиционерами и "народными дружинниками". Тогда люди направились в городской парк, где вскоре начала звучать национальная музыка, национальные песни.
     В полдень, в разгар веселья на людей из подогнанных пожарных машин были обрушены сбивающие с ног мощные струи воды и какой-то, оставляющей на одежде белые пятна, жидкости. На гуляющих напали с резиновыми дубинками милиционеры и солдаты, которые в большинстве были переодеты в милицейские формы и имели при себе противогазы, видимо, на случай применения слезоточивых газов. Ударами дубинок людей сбивали с ног, выкручивали им руки и вталкивали в тюремные машины. Вскоре пришедшие в себя от неожиданности люди прорвали цепь солдат и милиционеров и, образовав мощную колонну, с гневными выкриками протеста двинулись по городу в направлении горкома партии. На демонстрантов вновь направили струи жидкости и напали каратели. До ночи продолжалась война милиционеров и солдат с крымскими татарами, посмевшими в парке города петь свои национальные песни. Было арестовано около 300 человек. Ночью и в последующие несколько дней были произведены дополнительные аресты по квартирам. Причем арестовывались и люди, не принимавшие участие в гуляний и даже те, кого в этот день не было в городе вообще.
     Представители нашего народа в Москве, узнав об этих событиях, 23 апреля направили в Политбюро ЦК КПСС, Верховний Совет, Совет Министров и Генеральному прокурору СССР протест и требовали немедленно освободить всех арестованных, срочно создать специальную партийно-государственную комиссию с участием представителей крымских татар и провести гласное расследование событий 21 апреля 1968 г. в г. Чирчике.
     Но расследования произведено не было. Большинство арестованных были в отделениях милиции дополнительно избиты и осуждены на 15 суток "за мелкое хулиганство". Против 10 человек было возбуждено уголовное дело по обвинению в сопротивлении властям, организации массовых беспорядков, а против тех, у кого во время квартирного обыска были обнаружены те или иные документы национального движения, дополнительно и за составление и распространение документов, порочащих советский общественный и государственный строй.
     30 мая, 2 и 5 июня 1968 г. в Ташоблсуде проходили судебные процессы над Абхаировым Сади, инженером Трансформаторного з-да, Алимовым Решатом - 1938 г. рождения, шофером автобазы № 2 и Измаиловым Рефатом, 1926 г. рождения, электросварщиком горбыткомбината. Процессы были проведены втайне от родственников и были по существу закрытыми. О суде не был предупрежден даже адвокат одного из подсудимых. Лишь на процесс Измаилова Рефата случайно попали несколько крымских татар. Председательствовал на суде Сергеев. Измаилов обвинялся в том, что 21 апреля в г. Чирчике во время разгона гуляния крымских татар вырвал у милиционера брандспойт и направил струю жидкости в обратную сторону - в сторону солдат и милиционеров. Отягчающим вину обстоятельством суд считал то, что жидкость выбрасывалась под большим напором и этим напором был сбит с ног милиционер. А то, что эта же струя первоначально солдатами и милиционерами была направлена в сторону женщин и детей, судом не принималось во внимание.
     Измаилов Рефат был приговорен к трем годам лишения свободы в лагерях строгого режима, а Абхаиров и Алимов - к двум и двум с половиной годам лишения свободы. Подсудимым не были вручены и копии приговоров на том основании, что они могут передать их на волю для размножения среди крымских татар.
     С 18 по 26 июля 1968 г. Ташоблсудом под председательством того же, ставшего специалистом по судебным расправам над крымскими татарами, судьи Сергеева, при участии прокурора Когана рассматривались дела еще семи, арестованных в г. Чирчике в связи с событиями 21 апреля, граждан:
     Молаева Амета, 1905 г. рождения, пенсионера, в годы войны активного участника партизанского движения, образование высшее техническое;
     Салединова Халила, 1910 г. рождения, участника Отечественной войны, офицера запаса, пенсионера;
     Абибуллаева Ибраима, 1926 г. рождения, временно нетрудоспособного, на иждивении двое несовершеннолетних детей;
     Абдулгазиева Энвера, 1940 г. рождения, инженера-конструктора Чирчикского филиала ВТИ;
     Сеферова Ридвана, 1935 г. рождения, руководителя группы НОТ на Чирчикском заводоуправлении № 9, ранее за участие в национальном движения своего народа был исключен из КПСС;
     Зекерьяева Идриса, 1939 г. рождения, инженера-диспетчера Чирчинского трансформаторного завода;
     Ахметова Эшрефа, 1927 г. рождения, слесаря Чирчикской обувной фабрики, на иждивении 5 несовершеннолетних детей и престарелая мать.
     Они обвинялись в организации митингов крымских татар в г. Чирчике 24 марта, 7 апреля и народного гуляния 21 апреля 1968 г., которые были переименованы судом в "сборища крымских татар", в том, что составляли и распространяли документы антисоветского содержания. К таким документам судом были отнесены информации представителей народа в Москве, обращения трудящихся крымских татар в адрес правительства, а также статья русского писателя А. Костерина "О малых и забытых".
     Защитники из Московских коллегий адвокатов Каллистратова, Ромм, Попов и Поздеев без труда опровергли все обвинения, доказали преступность разгона мирного гуляния народа милицией и солдатами и требовали освобождения всех подсудимых.
     Но суд признал всех их виновными в нарушении статьи 191 пункты 4 и 6 УК УзССР и приговорил: Сеферова к двум с половиной годам, Абибуллаева к двум, Зекерьяева Идриса к одному, Абдулгазиева к полутора годам лишения свободы, Молаева Амета, Салединова Халила и Ахтемова Эшрефа - трем годам условно каждый, со снятием подписки о невыезде из города.
     Давая политическую оценку событиям в Чирчике и последующей судебной расправе, представители народа в Москве в Информации № 82 вполне справедливо писали:
     " Это была попытка властей внушить крымским татарам мысль о том, что любое выражение ими своей национальной самобытности, выражение любви к обычаям и традициям своей Родины - Крыма, будет сурово пресекаться".

(Всенародный протест "Прекратить произвол и репрессии! Вернуть крымскотатарский народ на родную землю" (1969). - Ташкентский процесс. Амстердам, 1976. С. 92-96).

Петр Григоренко. В подполье можно встретить только крыс
(отрывок)

     <...> Еще иначе вели борьбу крымские татары. Общее горе - выселение с родины - из благодатного Крыма в пустыни и полупустыни Средней Азии, Урала, Казахстана. Жестокое, бессмысленное выселение, в котором погибли сорок шесть с половиной процента всех крымских татар, сплотило этот народ, заставило подумать каждого о своей собственной ответственности за судьбу всего народа. Среди этих людей не нашлось никого, кто уклонился бы от борьбы или от ответственности за нее. Борьба приняла форму петиционной кампании. Началось с петиций отдельных поселков. Затем кампания стала перебрасываться на соседние поселки, затем на соседние районы и т. д. Вначале сотни подписей было уже много. Потом стали исчислять на тысячи. И дошли один раз до ста двадцати семи тысяч. В 1967 году общее число подписей под всеми поданными за год петициями достигло трех миллионов. Это значит, что если подписывалось все взрослое население (двести тысяч человек), то каждый подписался за год не менее пятнадцати раз.
     Форма руководства движением тоже была весьма своеобразной. Каждый населенный пункт выбирал своего представителя, которому выписывалась доверенность на право представлять его избравших. Все они и подписывали эту "доверенность". Представители поселков группировались по районам и по очереди дежурили в Москве. Петиции, индивидуальные письма и телеграммы слались дежурившей группе, а она передавала их в то учреждение, которому предназначался соответствующий документ. Дежурная же группа сообщала всему народу о проделанной работе и посылала в случае необходимости обращения и воззвания. Через определенный срок группы сменялись. Если намечалась какая-то крупная акция, в Москву съезжалось несколько групп. Был даже случай, когда съехались все группы (около восьмисот человек) и милиции пришлось проводить крупную операцию по разгону их демонстрации и высылке из Москвы. Финансово обеспечивался каждый представитель теми, кто подписал ему доверенность. Доверенность в любое время могли отобрать и передать другому. Мог отказаться и сам уполномоченный.
     Таким образом, руководства в общепринятом значении этого слова не было. Уполномоченные поселков - рядовые люди. Притом часто сменяемые. Дежурная в Москве группа избирает организационного распорядителя, но власть его ограничена: назначить время сбора, назначить людей, которые разносят адресатам почту, прибывшую от крымских татар. Назначить тех, кто пишет отчет или информацию. Подписывается же отчетный документ всеми членами группы.
     Поэтому, сколько бы ни было судов, КГБ даже при его изощренности не мог никому приклеить ярлык руководителя, организатора, и вынужден был только выражать сомнения по поводу установленного самими татарами названия своих уполномоченных. Следователи по этому поводу писали: "такой-то, будучи послан в Москву в качестве так называемого народного уполномоченного, подписал документы, содержавшие клеветнические измышления..." и т. д.
     Массовость и организованность движения заставили правительство отступать, маневрировать, лгать, делать кажущиеся уступки. Трижды комиссия Политбюро ЦК КПСС принимала делегации крымских татар, выслушивала их и... оставляла, по сути, все по-старому. Последний раз делегацию крымских татар принимали в связи с указом Президиума Верховного Совета СССР от 5 сентября 1967 года. Это был самый лживый, самый лицемерный указ из всех изданных по крымским татарам. Начинался указ далеко идущим заявлением о том, что крымские татары были необоснованно обвинены в измене родине и что это обвинение должно быть снято, но тут же снятие обосновывается тем, что в жизнь вошло поколение, не знавшее войны. Но самая большая подлость состояла в том, что указом крымские татары походя были лишены права на свою нацию. О них написали: "граждане татарской национальности, ранее проживавшие в Крыму". С таким же успехом можно написать: "граждане татарской национальности, пока что проживающие в Венгрии". Верхом же подлейшего лицемерия явилось то, что указом, объявляющим политическую реабилитацию, навечно закреплено изгнание крымских татар из Крыма. И сделано подло, лживо, по-шулерски. Во второй части указа сказано, что гражданам татарской национальности, ранее проживавшим в Крыму, разрешается проживать по всей территории Советского Союза, с учетом паспортных правил. А в паспортных правилах, как потом выяснилось, записано, что крымским татарам нельзя селиться в Крыму.
     Крымские татары почувствовали подвох сразу, как только прочли указ. Настораживало и упоминание о паспортном режиме и то, что изменниками их признали перед всем Советским Союзом, а снимают обвинение, публикуя указ в местной прессе. В связи со всем этим крымские татары потребовали новой встречи с представителями Политбюро. И встреча состоялась. Политбюро послало на встречу тройку во главе с Андроповым в составе генерального прокурора Руденко и министра внутренних дел Щелокова. Получалось: в составе комиссии только представители органов принуждения. Четвертый член комиссии - секретарь ПВС Георгадзе картину изменить не мог. Поэтому, как только все уселись, и Андропов намерился начать разговор, поднялся один из крымских татар и спросил:
     - Товарищ Андропов! Вы здесь присутствуете как кандидат в члены Политбюро или как председатель КГБ?
     - А какая разница? - усмехнулся Андропов.
     - Разница такая, - сказал крымский татарин, - если вы здесь как председатель КГБ, мы разговаривать с вами не будем. Поднимемся и уйдем.
     - Ну, само собой понятно, я здесь по поручению Политбюро и от его имени.
     Крымские татары остались. Разговор был лицемерный. Андропов и Щелоков утверждали, что упоминание о паспортных правилах не имеет никакого практического значения.
     На естественный вопрос - почему же для русских и украинцев нет такого закона - ничего внятного не ответили.
     В заключение представители крымских татар спросили, могут ли они собрать людей по определенным районам, чтобы рассказать о состоявшихся переговорах.
     - Да, безусловно, - сказал Андропов. - Я дам указания на места выделить вам необходимые помещения и не препятствовать проведению собраний.
     Это тоже была ложь. Местные власти получили указание ни в коем случае не разрешать крымским татарам провести собрания. Поэтому в ответ на просьбы крымских татар, со ссылкой на Андропова, власти или уклонялись от ответа или оттягивали его - ничего определенного не отвечали. Тогда крымские татары в ультимативной форме сообщили властям, что если не дадут помещений, они соберутся на открытом воздухе, на площади Навои в Ташкенте, так как представители обязаны отчитаться перед народом. Власти помещения не дали, и крымские татары, съехавшиеся со всего Узбекистана, устроили на площади Навои большой митинг, который власти пытались разогнать. Были произведены задержания, но по требованию толпы, окружившей милицию, все были освобождены. Власти не решились на столкновение.
     Таким образом, не только московские интеллектуалы, Украина, Литва, Ташкент открыто демонстрировали, что они не желают терпеть и дальше произвол. Но и власти, боясь идти на уступки, решили наступать. 1968 год прошел под знаком обоюдной активности - и правозащитников и властей. Разведывательные и партизанские бои отходили на второй план. Надвигалось встречное сражение. Оно началось, как я уже писал, со сражения за гласность в связи с судом над четверкой - Галансков, Гинзбург и другие Сражение было выиграно с большими моральными потерями для властей и с приобретением значительного числа союзников для нас.
     Мы сразу же после процесса попытались закрепить и развить наш успех. Каждый действовал соответственно своему разумению и возможностям. Мы с Костериным решили нанести удар престижу нашего партийно-государственного руководства на международной арене: написали письма в адрес готовящегося международного совещания коммунистических и рабочих партий. Почему был избран этот адресат?
     Во-первых, советское руководство чрезвычайно чувствительно к международному общественному мнению. Значит, простая публикация в иностранной прессе уже принесет плоды. Во-вторых, открытое разоблачение произвола, творимого КПСС после XX съезда, будет вынуждать "братские" партии требовать от КПСС изменения ее внутренней политики. В противном случае они компрометируют себя, саморазоблачаются как сталинисты.
     И, наконец, в-третьих. Мы сами еще не оторвались от коммунизма. Верили в "настоящий" коммунизм и своими письмами хотели помочь его строительству и избавлению от "переродившихся" партийных вождей. И мы с Костериным написали аналогичные письма и отправили их адресату 13 февраля 1968 года. В тот же день двенадцать человек, в том числе Петр Якир, Виктор Красин, Алексей Костерин, Сергей Писарев и я, послали Будапештскому совещанию телеграмму с просьбой выразить протест против беззаконных осуждений в СССР. Ни на письма, ни на телеграмму ответа не последовало, если не считать ответом то, что мое письмо оказалось подшитым в моем обвинительном деле. И это несмотря на то, что я получил в марте уведомление о вручении письма. Но чудеса с моим письмом не закончились на этом.
     Когда письмо мне предъявили, я спросил у следователя:
     - А на каком основании оно у вас? Почему его изъяли? Ведь я писал в ЦК братской партии, а не в антисоветскую организацию.
     - А у него содержание антисоветское.
     - Откуда же вы узнали содержание? Вскрыли письмо, нарушив тайну переписки?
     И тогда мне был показан любопытный документ. Акт, составленный двумя работниками почты. В акте было указано, что при перемещении корреспонденции по транспортеру упаковка моего письма была нарушена, и они, прочитав мое письмо, увидели, что оно антисоветское по содержанию, и передали его в КГБ.
     - А на каком основании они читали чужое письмо? - спросил я.
     Следователь замялся, начал мямлить что-то невразумительное.
     Я потребовал бумагу и написал заявление прокурору, чтобы он возбудил дело против двух почтовых служащих, нарушивших закон о сохранении тайны переписки. Но... заявления от сумасшедших не принимаются.
     - От каких сумасшедших? - спросите вы. Ведь это же было во время следствия, когда никто сумасшедшим признать меня не мог.
     - Верно! - отвечу я. - Когда это происходило (в июне 1969 года), не было не только суда, но и экспертизы. Но... товарищу прокурору лучше известно, кто и когда становится сумасшедшим.
     Однако чудеса с этим письмом не закончились и на этом. Оно было не одно. У него имелся двойник. И этого двойника я направил совещанию через ЦК Итальянской компартии. И он туда дошел, но на совещание не попал. А так как другое мое письмо, посланное непосредственно в ЦК КПИ и полученное там, оказалось тоже в моем следственном деле, то я, будучи в Италии в 1978 году, потребовал от ЦК КПИ публичного объяснения этого чуда, но представитель ЦК в ответ понес околесицу, возмутившую зал. Он всячески изощрялся, пытаясь обойти суть вопроса. В конце концов был освистан и удалился с трибуны.
     Так мы и наступали. Но противник тоже не сидел сложа руки. КГБ, очевидно, обеспокоила волна писем протеста, появление большого числа людей, начавших проявлять общественную активность. Этих людей начали вызывать для "советов" и "дружеских предупреждений". Вызывали и нас, "ветеранов", так сказать. Машина запугивания работала с большой нагрузкой и в высоком темпе. Меня вызвали на Малую Лубянку 12 февраля 1968 года. Когда я проходил по коридорам, то видел довольно много явившихся по вызову юношей, которых то и дело вызывали в кабинеты.
     Поводом для моего вызова послужило опубликование в журнале "Посев" от 5 сентября 1967 года материалов, которые, по заявлению редакции, присланы мною. Узнав о причине вызова, я сразу же заявил, что независимо от того, соответствует ли истине данное сообщение редакции или не соответствует, темы для разговоров с КГБ у меня нет, ибо публикация правдивых сведений, не являющихся государственной и военной тайной, в каком бы то ни было органе печати не представляет незаконного акта.
     Сказанное выше я написал и в письме Андропову, которое отправил 19 февраля. В письме была описана вся эта беседа, с подчеркиванием беззаконности ее характера. Я писал, что такие вызовы низки в моральном отношении. Не имея законных оснований, КГБ использует страх перед этой организацией, который присущ еще многим людям.
     Письмо подробно излагало весь ход беседы, особенно выделяя беззаконные требования и неразумные поступки собеседников из КГБ. Письма такого характера пользовались в то время чрезвычайно большим спросом в "самиздате". И нужно сказать, что спрос этот довольно основательно удовлетворялся. Если бы КГБ не был так забюрократизирован, то он бы не стал вызывать для бесед тех, кто может убедительно рассказать о беседе, ибо эти рассказы имели огромное воспитательное значение. Новые люди, которые еще сохраняли от прошлого страх перед КГБ, начинали чувствовать, что "не так страшен черт", и понимать, что выполнения законов можно требовать и от него, что на вызовы не по повестке или по повестке, не указывающей, в качестве кого вызывается, можно и не ходить. Многие из таких рассказов писались остроумными людьми с выявлением смешного. А значение смеха всем понятно. Осмеянный КГБ - это уже не тот орган, перед которым "дрожь в коленках" появляется. На этом участке встречного сражения мы явно побеждали. И я, пуская свое письмо в "самиздат", надеялся, что оно поможет новичкам. Именно в расчете на них я писал Андропову:
     "Возглавляемый Вами орган государственной власти занят преимущественно войной с народом. Поэтому, несмотря на все усилия кинопропаганды и славословия со страниц официальной прессы, любовью народной этот орган не пользуется. Думаю, не только у меня возникают отнюдь не художественные ассоциации при виде монументального здания на Лубянке. Глядя на него, я не вижу ни его архитектурных особенностей, ни пустых тротуаров вокруг него. Мне представляются только тяжелые бронированные ворота с тыльной стороны здания, путаные проезды внутри двора, внутренняя тюрьма с моей одиночной камерой (№ 76) в ней и прогулочными металлическими клетками на крыше здания. А ведь немало и таких, кому видятся еще и подвалы этого здания с орудиями бесчеловечных пыток.
     И никакое кино, никакая хвалебная литература не помогут до тех пор, пока эта организация будет продолжать войну с народом, до тех пор, пока не будут до конца разоблачены античеловеческие дела, творившиеся за этими стенами, до тех пор, пока камеры пыток и применявшиеся в них орудия не станут экспонатами музея, как казематы Петропавловки. До тех пор, пока это не сделано, нельзя верить ни одному слову тех, кто является наследниками, а может быть, и соучастниками ягод, ежовых, берий, абакумовых, меркуловых".
     Меж тем "сражение" разгоралось и в физическом смысле. Крымские татары, ориентируясь на Указ ПВС от 5 сентября 1967 года, начали семьями и группами переселяться в Крым. Некоторых прописали, большинство выдворили. Выдворенные частично стали жить без прописки, а большинство селились на ближайших подступах к Крыму, в Украинских областях и в Краснодарском крае. Все они осаждали правительственные и партийные органы. Поселившиеся на Херсонщине, в Запорожской области и Краснодарском крае создали свои группы уполномоченных и двинули их в Москву.
     Каждый день они приходили в приемные ЦК и Президиума Верховного Совета и, ссылаясь на нарушение Указа ПВС от 5 сентября 1967 года, добивались приема и решения вопроса о прописке. Их обманывали, говоря, что "на места даны указания", изгоняли с помощью милиции, но они все настойчивее добивались своего и писали, писали. Грамотность у них была невысокая, и им, конечно, хотелось до того, как отправить письмо адресату, показать его кому-нибудь пограмотнее. Старым их другом был Алексей Евграфович Костерин. Он, как только вернулся в 1956 году после семнадцатилетнего заключения в лагерях и ссылке, так сразу включился в борьбу депортированных малых народов за их возвращение на родину.
     Алексей Евграфович родился и вырос на многонациональном Северном Кавказе, с детства видел жестокое национальное угнетение малых народов, разжигаемую угнетателями национальную рознь и вражду, отвратительный великодержавный шовинизм. Жестоко страдая от того, что его нация выступает в роли угнетателя "инородцев", он как русский патриот решил посвятить всю свою жизнь борьбе за национальное равноправие, за дружбу народов.
     "Малые и забытые" (название "самиздатской" статьи Костерина) знали его и любили. Когда бы я ни пришел к нему, у него почти всегда кто-то был, если не с Северного Кавказа, то из крымских татар или немцев Поволжья. Не опустела его квартира и после того, как в конце февраля он слег в больницу с жестоким инфарктом. Люди приходили, чтобы что-то принести для больного, минутку посидеть печально, сказать несколько слов сочувствия его жене. Приходил и я. И тоже сидел с тоской. Квартира, не наполненная его заразительным юношеским смехом, была пустой и неуютной. Пришел я и 17 марта 1967 года в день его семидесятидвухлетия.
     Только вошел я в квартиру, Вера Ивановна - жена Алексея - сказала: "А я только хотела вам звонить. Алексею разрешили принять двух посетителей, и он просил, чтобы вы пришли со мной".
     Однако когда мы вошли в палату, там уже было двое - крымские татары. Как они туда попали, это их секрет. Во всяком случае нам с Верой Ивановной они не помешали. Пропуска нас ожидали.
     - Вот они и пойдут за меня, - сказал Алексей, показывая на нас, как только мы вошли в палату. - Петро, - обратился он ко мне, - ты смог бы пойти к ним? - показал он на татар. - Им обязательно хочется банкет в честь моего дня рождения устроить. Я думаю, что ты смог бы им сказать, что им делать дальше.
     - Я же не готовился, - усомнился я.
     - Ну что тебе готовиться? Сколько раз мы с тобой об этом говорили. Скажешь экспромтом.
     - Ну, ладно! Семь бед - один ответ. Койку мне в психушке все равно берегут.
     И вот мы в банкетном зале ресторана гостиницы "Алтай". Около двухсот пятидесяти человек крымских татар со всех районов их расселения, представляющих весь крымско-татарский народ, собрались в этом зале. Меня в то время знали лишь отдельные крымские татары. Среди присутствующих, кажется, не было ни одного из них. Поэтому ведущий очень долго меня нахваливал, напирая на мое бывшее генеральство и на то, что я ближайший друг Костерина. Наконец он закончил и заговорил я.
     "Скоро, - сказал я, - исполнится четверть века с тех пор, как ваш народ был выброшен из собственных жилищ, изгнан из земли своих предков и загнан в резервации, в такие условия, в которых гибель всей крымско-татарской нации казалась неизбежной. Но выносливый и трудолюбивый народ преодолел все и выжил назло своим недругам.
     Потеряв сорок шесть процентов своего состава, он начал постепенно набирать силы и вступать в борьбу за свои национальные и человеческие права.
     Эта борьба привела к некоторым успехам: снят режим ссыльнопоселенцев и произведена политическая реабилитация народа. Правда, последнее сделано с оговорками, значительно обесценивающими этот факт, и, главное, кулуарно - широкие массы советского народа, которые в свое время были широко информированы о том, что крымские татары "продали" Крым, так и не узнали, что эта продажа - вымысел чистейшей воды. Но хуже всего то, что указом о политической реабилитации одновременно, так сказать, походя узаконена ликвидация крымско-татарской нации. Теперь нет, оказывается, крымских татар, а есть татары, ранее проживавшие в Крыму.
     Один этот факт может служить убедительнейшим доказательством того, что ваша борьба не только не достигла цели, но и в известном смысле привела к движению назад. Репрессиям вы подвергались как крымские татары, а после "политической реабилитации" оказалось, что такой нации и на свете нет.
     Нация исчезла. А вот дискриминация осталась. Преступлений, за которые вас изгнали из Крыма, вы не совершали, а возвратиться в Крым вам нельзя.
     На каком основании ваш народ ставят в столь неравноправное положение?! Статья 123 Конституции СССР гласит: "Какое бы то ни было прямое или косвенное ограничение прав... граждан в зависимости от их расовой или национальной принадлежности... - карается законом".
     Таким образом, закон на вашей стороне. Но, несмотря на это, права ваши попираются. Почему?!
     Нам думается, что главная причина этого заключается в том, что вы недооцениваете своего врага. Вы думаете, что вам приходится общаться только с честными людьми. А это не так. То, что сделано с вашим народом, делал не один Сталин. И его соучастники не только живы, но и занимают ответственные посты. А вы обращаетесь к руководству партии и правительства со смиренными письменными просьбами. А так как просят лишь о том, на что безусловного права не имеется, то ваш вопрос преподносится тем, кто его решает, как вопрос сомнительный, спорный. Ваше дело обволакивается не имеющими к нему отношения суждениями. Чтобы покончить с этим ненормальным положением, вам надо твердо усвоить - то, что положено по праву, не просят, а требуют!
     Начинайте требовать. И требуйте не части, не кусочка, а всего, что у вас было незаконно отнято, - восстановления Крымской Автономной Советской Социалистической Республики!
     Свои требования не ограничивайте писанием петиций. Подкрепляйте их всеми теми средствами, которые вам предоставляет Конституция - использованием свободы слова и печати, митингов, собраний, уличных шествий и демонстраций.
     Для вас издается газета в Москве. Но делающие эту газету люди не поддерживают ваше движение. Отберите у них газету. Изберите свою редакцию. А если вам помешают сделать это - бойкотируйте эту газету и создавайте другую, свою! Движение не может нормально развиваться без собственной печати.
     В своей борьбе не замыкайтесь в узконациональную скорлупу. Устанавливайте контакты со всеми прогрессивными людьми других наций Советского Союза, прежде всего с нациями, среди которых вы живете, с русскими и украинцами, и с нациями, которые подвергались и подвергаются таким же унижениям, как и ваш народ.
     Не считайте свое дело только внутригосударственным. Обращайтесь за помощью к мировой прогрессивной общественности и к международным организациям. То, что с вами сделали в 1944 году, имеет вполне определенное название. Это чистейшей воды геноцид - "один из тягчайших видов преступления против человечества..." (БСЭ. Т. 10. С. 441).
     Конвенция, принятая Генеральной Ассамблеей ООН 9 декабря 1948 года, отнесла к геноциду "действия, совершенные с намерением уничтожить полностью или частично какую-нибудь национальную, этническую, расовую или религиозную группу..." различными методами и, в частности, путем умышленного создания "для них таких условий жизни, которые имели бы целью ее полное или частичное физическое уничтожение..." (Там же). Такие действия, то есть геноцид "с точки зрения международного права является преступлением, которое осуждается цивилизованным миром и за совершение которого главные виновники и соучастники подлежат наказанию" (Там же). Как видите, международное право тоже на вашей стороне. И если бы вам не удалось решить вопрос внутри страны, вы вправе обратиться в Организацию Объединенных Наций и в Международный трибунал.
     Перестаньте просить! Верните то, что принадлежит вам по праву, но незаконно у вас отнято!"
     Заканчивая речь, я провозгласил тост "за смелых и несгибаемых борцов за национальное равноправие, за Алексея Костерина, за успехи крымско-татарского народа, за встречу в Крыму, в восстановленной Крымской Автономной Республике!
     Еще во время выступления я заметил, что в зал, в ту его часть, которая отделена от общего ресторанного зала занавесом, тихонько протискиваются люди. Потом я перестал обращать внимание на это. А когда закончил, то увидел, что наш зал переполнен. Записывающий речь в конце ее продиктовал: "Бурные, долго несмолкающие аплодисменты, здравицы в честь Крымской АССР, пение "Интернационала"". Но это слабо сказано - зал гремел, бушевал. И что кричали - поди пойми. Но закончили действительно "Интернационалом". И пели не только крымские татары, а все, кто был в то время в ресторане, - и посетители, и работники ресторана. Я ожидал, что кто-нибудь "стукнет", то есть сообщит в КГБ о происходящем здесь и нас разгонят. Но ничего подобного не случилось. Гуляли допоздна. Крымские татары смешались с ресторанной публикой, и повсеместно шли рассказы о беззаконных притеснениях крымских татар. Меня осаждали разговорами не только крымские татары, но и лица явно иных национальностей. Как же, значит, наш народ стосковался по свободному слову!
     Уже когда я вернулся после второй отсидки в психушке (1974 год) Алик Гинзбург как-то сказал: "Ваша речь на семидесятидвухлетии Костерина - это событие". Я засмеялся и сказал, что Рашидов (первый секретарь ЦК Узбекистана) оценил ее еще выше. Выступая на республиканском партийном активе, он сказал, что крымские татары распространили "антисоветскую речь Григоренко в восьми миллионах экземпляров". Мы оба засмеялись.
     Это, конечно, гипербола. Они, по-видимому, тогда еще не оправились от испуга в связи с апрельскими и майскими событиями. И у них в глазах все вырастало в невероятное, но если крымским татарам удалось размножить в восьми тысячах (а не миллионах) экземпляров, то это еще большее событие, чем сама моя речь. Размножена она была действительно сильно. Во всяком случае все крымские татары, с которыми я летом того же года встречался в Крыму, знали эту речь. Всех я спрашивал, не раскаиваются ли они в том, что начали действовать более решительно. Может, тихими просьбами было бы лучше? Все отвечали почти одинаковыми словами: "Нет, лучше так, как сейчас. Может, мы и не добьемся ничего таким способом. Но ведь прежним тоже ничего не добились. Зато сейчас людьми себя чувствуем, а не просителями".
     Тогда же, сразу после банкета было решено поддержать свои требования о возвращении в Крым, о возрождении автономии грандиозной общекрымской манифестацией. Официальным поводом для манифестации послужил день рождения Ленина, совпавший в том году с мусульманским праздником. Была сделана заявка властям на проведение общенародного гуляния в важном промышленном центре Узбекистана городе Чирчике. Власти, как обычно, ничего не ответили на народную заявку, но в назначенный день многие тысячи крымских татар со всех концов Узбекистана на поездах, автобусах, машинах потянулись в Чирчик. Власти, не разрешившие, но и не запретившие гуляние, решили провокационно сорвать его. К Чирчику были стянуты милиция со всего Узбекистана, пожарные и воинские части.
     На всех дорогах, ведущих в Чирчик, были выставлены милицейские заставы. Автомашины задерживали, едущих крымских татар высаживали из автобусов и автомашин и приказывали им возвращаться обратно. Но люди обходили заставы и без дорог двигались к намеченной цели. В Чирчике собралось свыше десяти тысяч человек. И все эти люди увидели: на всей площади, где намечено гуляние, стоят запаркованные автомобили. Народ двинулся в сторону городского сквера и заполнил его. Гуляние началось. Тогда привели в действие водометы. Вода с примесью хлорки и несмываемых веществ под огромным давлением была направлена на празднично одетых людей.
     Но людей не испугало и это. Те, кто уже попал под водную струю, не убежали, а смело шли на нее, прикрывая тех, кто за ними. Кричали пожарным: "Что ж вы делаете, изверги!" И те невольно отводили струю. Никто из гуляющих не побежал от водометов, не побежал и от милицейских дубинок, которые тоже были пущены в ход. Промокшие, испачканные, избитые люди, строясь на ходу огромной колонной, растянувшейся по всему городу, двигались по улицам Чирчика. Появились лозунги: "Наша родина - Крым. Вернем ее!", "Да здравствует Крымская АССР!", "К ответу нарушителей закона!"
     Около двенадцати дня по московскому времени мы получили телеграмму из Чирчика о происходящих там событиях. Может показаться странным, что такая телеграмма пришла, но факт остается фактом. И указывает он на возросший авторитет нашего движения. На линиях связи сидели люди, симпатизирующие нам. Они не стали никому докладывать о необычном тексте, а в точном соответствии со своими обязанностями передали адресату. Получив, я сразу же позвонил Алексею Евграфовичу, и он вызвал к себе иностранных корреспондентов. Сведения о чирчикских событиях в тот же день полетели в эфир.
     К вечеру из Чирчика прилетел участник манифестации - тракторист Айдер Бариев. Он прибыл в таком виде, как выскочил из-под водометов, - с несмывающимися пятнами на костюме. Правда, костюм за время дороги успел высохнуть. Привез Бариев и фотоснимки, с водометами, милицейскими дубинками. Мы с Алексеем собрали вторую пресс-конференцию.
     На следующий день из Чирчика приехали еще люди. Рассказали. Демонстрация продолжалась до позднего вечера. Милиция, испугавшись возможных эксцессов, разбежалась. Руководители крымских татар с трудом уговорили людей разъехаться по домам. Ночью были произведены аресты. Взяли около трехсот человек наиболее активных, в том числе и тех, которых на демонстрации не было. Одиннадцать из числа задержанных были преданы суду. Провокационный характер суда, бессовестные фальсификации вскрыты в подробном описании процесса. Значение чирчикских событий трудно переоценить. Именно с них крымско-татарское национальное движение влилось в общий поток правозащиты и стало известным миру.
     Повысившееся чувство человеческого достоинства толкнуло и на проведение демонстрации в Москве у здания ЦК КПСС. Демонстрацию приурочили к 18 мая - 24-й годовщине выселения из Крыма. В Москву съехалось более восьмисот человек из всех районов крымско-татарской диаспоры.
     Демонстрация была назначена у здания ЦК в одиннадцать часов утра 17-го, а в пять часов вечера 16-го - проверочный сбор в районе гостиниц ВДНХ. И вот, когда люди сошлись на проверку, на них со всех сторон пошли милицейские цепи. Людей начали хватать и заталкивать в машины. Человек двести-двести пятьдесят были куда-то увезены. Часов в семь вечера мне позвонил Костерин и сообщил об этом событии. Я посоветовал всем, кто к нему обращается, рекомендовать не идти ночевать в гостиницу. Сказал: кто не найдет ночлега, пусть идет ко мне. Устроим, кого у себя, а кого к друзьям пошлем.
     Но совет этот не был достаточно использован. Нас, москвичей, по-видимому, беспокоить постеснялись, и значительное число ночевало все же в гостиницах. А туда в два часа ночи явилась милиция. Людей поднимали с постелей и куда-то увозили. В облаву не попали только те, кто не ночевал в гостинице или пришел позже четырех, а также приехавшие утром, 17-го. Некоторые избежали задержания, будучи предупреждены служащими гостиницы. Во всех гостиницах после прихода милиции кто-нибудь из служащих выходил на улицу и предупреждал крымских татар об облаве.
     17 мая мы, небольшая группа москвичей, пошли к десяти часам утра на Старую площадь. Мы не собирались участвовать в демонстрации. Крымские татары убедительно просили нас не делать этого. Они были уверены, что демонстрантов заберут. "А вы, - говорили они, - нужнее на свободе, чем в тюрьме". Но, не собираясь участвовать, мы хотели все видеть и потому пришли пораньше. Уселись в сквере на скамеечку. На другом ее конце сидел юноша восточного типа. Вскоре к нему подошел милиционер и попросил пройти с ним. И мы стали замечать, что задерживают прохожих восточного типа. Мелькнула догадка: вылавливают оставшихся крымских татар. Начали присматриваться. Милиции и гражданских явно КГБистского вида на площади много.
     Вот показалась группа людей, среди которых я вижу несколько знакомых лиц крымских татар. К ним сразу же бросились милиционеры и гражданские со всех сторон. Завели в сквер, недалеко от нас. Проверили документы и предупредили, что они задержаны. Те начали возражать, требовать сообщить причину задержания. Ответ: "В милиции объяснят. Сейчас придут автобусы, и поедете в милицию". Не выдерживаю и вмешиваюсь, требую объяснить, что здесь происходит. Меня просят удалиться: "Вас не задерживают, и вы не вмешивайтесь". Но я настаиваю на своем праве знать. "Люди ничего предосудительного не сделали, документы у них в порядке, почему же задерживают?" Отвечают: "Справьтесь в 48-м отделении милиции".
     Среди гражданских один (явно КГБист), видимо, принимая меня за какое-то "партийное начальство", отводит в сторону, заговорщически шепчет: "Не вмешивайтесь! Это крымские татары". Я "удивлен". Начинаю громко требовать, чтобы мне объяснили, почему надо задерживать крымских татар? Что они - не такие люди?
     Когда пришли автобусы и в них начали сажать крымских татар, я вошел вслед за ними. Старший в форме подполковника милиции предупреждает: "Мы вас не задерживаем. Это вы сами хотите ехать". Я хочу. Но когда прибыли в милицию, мне не позволили быть вместе с крымскими татарами, увели в отдельную комнату и, приставив ко мне милицейского подполковника, начали выяснять, что делать со мной. Выясняли в общей сложности восемь часов - до 7.30 вечера. В пять часов вечера, узнав о моем задержании, прибыли в 48-е отделение Петр Якир, Павел Литвинов и еще несколько человек. Принесли мне поесть. Потребовали объяснить причину задержания. "Скажите, на каком основании вы задерживаете генерала?" - твердо и внушительно спросил Петр Якир у моего охраняющего. Тот смутился: "Мы не задерживаем. Просто выясняем некоторые данные. Он скоро будет дома. Вы спокойно можете ехать домой".
     - Нет, мы будем ждать. Поедем только вместе с ним. И если это затянется больше двух часов, пеняйте на себя.
     Какое основание имела под собой эта угроза, мне и до сих пор неясно. Но она безусловно сыграла роль. Менее чем через два часа я был освобожден. А решался вопрос о более длительном задержании. Недаром же был вызван районный прокурор и сел рядом с моим охраняющим. Видимо, предполагалась необходимость взятия ордера на задержание. Любопытно также, что когда мой охраняющий узнал от меня, что с ним говорил Якир, то просто ахнул. Спросил, а кто там еще из известных? Когда я назвал Литвинова, он схватился и побежал к двери: "Который?" Я показал. Он убежал в отделение. И вот началось паломничество. Шли посмотреть на Якира и Литвинова, как до этого смотрели на Григоренко. Времена менялись. Известность приобретало не только начальство. Гонимых тоже начинали признавать.
     А что же меж тем делалось с крымскими татарами? Всех задержанных отправляли в вытрезвители, а оттуда сажали в ташкентские поезда и отправляли домой. Многие из отправленных по дороге покидали эти поезда и возвращались в Москву.
     Выловили, однако, далеко не всех. На запасный сборный пункт сошлось человек семьдесят. Кстати, оповещение о новых сборных пунктах, организованное широко, разветвленно, имело своим центром квартиру Костерина. Собравшиеся снова пошли на Старую площадь. Подошли они к ней около трех часов дня со стороны набережной Москвы-реки, а не от центра, как подходили до этого. Милиция и КГБ, по-видимому, успокоились, и демонстрантам удалось пройти по скверу вдоль всей площади с развернутым транспарантом "Коммунисты, верните нас в Крым". К сожалению, происходило это в отсутствие иностранных корреспондентов, и мир тогда ничего не узнал об этом.
     18 мая 1968 года крымские татары во всех местах своего поселения прошли процессиями и возложили венки с траурными лентами к памятникам Ленина. Это был траур не по "вождю мирового пролетариата", а по своим погибшим во время депортации землякам, по своей родине - Крыму.
     Власти потерпели здесь сильное поражение. Народ, пусть и немногочисленный, но целиком весь народ, отошел от власти, перешел в оппозицию. Отдельные люди, соглашавшиеся сотрудничать с властью, подвергались моральному давлению. На особенно активных сотрудников властей муллы по просьбе общины накладывали проклятье. И покаранный таким образом сразу же бежал просить прощения у общины и у Аллаха. Стремясь подорвать единство народа, КГБ попытался применить контрпетиции - заявления, утверждающие, что крымским татарам очень хорошо в Средней Азии и что только отдельные отщепенцы баламутят народ. Меднолобым КГБистам невдомек, что если дело действительно так, то почему бы этих "отдельных" не выпустить в Крым, а тех, кому хорошо в Средней Азии, здесь и оставить.
     Естественно, что эта кампания провалилась, не развившись. Только на одну такую контрпетицию КГБ удалось набрать семнадцать подписей. Но после того, как муллы начали проклинать одного за другим всех подписавших, они бросились снимать свои подписи. Остался только один - секретарь обкома Таиров, единственный крымский татарин на руководящей партийной работе. Все последующие документы, которые КГБ распространяло через "самиздат", не имели подписей реальных людей. Такими анонимными были и два документа, содержавшие клевету на нас с Костериным. Это тоже было поражение КГБ. Они искали помощи в нашей среде и не находили. Вообще крымско-татарское движение шло, да и идет, на исключительно высоком нравственном уровне, с большой жертвенностью и на основе взаимной помощи. Люди годами живут в Крыму без прописки, а, следовательно, и без работы, только помощью своих земляков. Однако был случай, о котором приходится вспоминать с болью.
     Один крымский татарин был убит из-за угла. Причина убийства, казалось, была ясна. Он был секретным информатором КГБ. Земляки это вскрыли. Его стыдили, упрекали, корили - как так можно "продавать" своих. Один из тех, кто его корил, сказал при этом: "Да тебя убить за это мало". И вот сказавшего это арестовали по подозрению в убийстве. Следствие очень быстрое, суд скорый и несправедливый и... расстрел. Никто этого не ждал. Все считали очевидным, что подсудимый на убийство неспособен. Поэтому о хорошем адвокате своевременно не позаботились. Я этого человека знал и тоже был уверен, что на убийство он неспособен, но, опасаясь необъективного следствия, предложил пригласить из Москвы нашего лучшего адвоката - Софью Васильевну Каллистратову. Но пригласили ее только после приговора. Она выехала туда, изучила дело, написала жалобу. Приговор отменили, назначили слушание в новом составе суда. Обвиняемый был оправдан. У следствия фактически было только одно "доказательство" вины обвиняемого. Его фраза "тебя убить за это мало". Когда суд объявил приговор, прокурор со страшной обидой в голосе сказал: "Ну, если так судить, мы ни одного дела не раскроем".
     Меня в этих событиях не так задел суд неправый, как убийство. Я встречался с интеллектуально наиболее развитыми людьми и со всеми теми, с кем чаще виделся и успел подружиться. Всем им я говорил: "Это беда! Как только ваше движение станет на путь террора, оно погибло. И не так от того, что его физически истребят, это, безусловно, реально, а от того, что оно утратит нравственную чистоту, начнет разлагаться. Секретных агентов среди вас будут вербовать, но не убийствами от этого надо избавляться, надо выработать в народе иммунитет против вербовки".
     Я не думаю, что только моему влиянию обязано движение тем, что больше убийств не было. Видимо, в самом народе заложено противоядие против отравы терроризма. Но я благодарю Бога, что народ, столь тяжко угнетенный, потерявший в результате террора властей сотни тысяч своих сынов, себя террором не унизил. <...>

(Петр Григоренко. В подполье можно встретить только крыс. М., "Звенья", 1997. С.462-476).

СУДЯТ КРЫМСКИХ ТАТАР

     В Узбекистане идет суд за судом. Судят крымских татар. За что судят их? Вспомним сначала, как оказались крымские татары в Средней Азии.
     В апреле 1944 года Советская армия освободила от немцев Крым. В ночь с 18 на 19 мая крымские татары - в городах и деревнях, каждый в своем доме - стояли под дулами автоматов, прижавшись к стене и подняв руки вверх. "Пятнадцать минут на сборы! Забирайте то, что можете унести в руках ..."
     Так началась акция по выселению татар из Крыма. В некоторых случаях - так. Или несколько иначе, как вспоминает Тензиле Ибраимова в своем письме к Советскому правительству: "В три часа, когда дети еще спали, вошли солдат... За пять минут собраться и выйти из дому. Не разрешили взять с собой ни вещей, ни продуктов, мы думали, что на расстрел ведут".
     Но это был не расстрел. Это был путь медленной смерти в вагонах для скота, набитых людьми, как душегубки. Длился этот путь 3-4 недели и шел через раскаленные летние степи Казахстана. Везли красных партизан Крыма, бойцов большевисткого подполья, советский и партийный актив. А еще инвалидов и стариков. Остальные мужчины сражались с фашистами на фронте, и ссылка ждала их в конце войны. А пока в вагонах сгрудились их жены и дети, они составляли там огромное большинство. Смерть косила старых, малых и слабых. Гибли от жажды, удушья и смрада.
     На больших перегонах трупы разлагались в вагонном месиве, а на коротких стоянках, где выдавали воду и корм, людям не давали хоронить своих мертвецов и их оставляли прямо у железной дороги.
     Крымских татар привезли в резервации Урала, Казахстана и - главным образом - Узбекистана. Вот как очутились татары в этой стране. Завершилась депортация, а истребление народа только началось.
     Местное население, распропагандированное властями, начиненное антитатарской клеветой, встретило переселенцев угрюмой отчужденностью. Чужая земля встретила их беспощадным солнцем, малярией и несвежей водой ярыков, которая после чистейшей крымской влаги вызвал у голодных, ослабленных людей губительные кишечные заболевания. Потом вместо бараков, землянок, сараев и конюшен первой поры изгнания, появились человеческие жилища. Потом - с упорным трудом - пришел достаток в новые дома крымских татар. Но все это было потом. А в 44-45 годах народ вымирал в ссылке.
     "Из нашей деревни вывезли 30 семей, из которых осталось в живых неполных пять семей ...
     ...Моя племянница Менубе Шейхислямова, с восемью детьми была выслана с нами, а муж ее был с первых дней войны в Советской армии и там погиб. А его семья погибла в Узбекистане голодной смертью. Только одна девочка по имени Нера осталась в живых, но от перенесенного ужаса и голода стала калекой.
     ...Наши мужья были на фронте, и некому было хоронить умерших, и часто трупы лежали вместе с живыми".
     Так за полтора года погибла без малого половина всех крымских татар - около 46 проц.
     Это был геноцид, народоубийство. Геноцид. Дьявольское ремесло двух окаянных фюреров XX века.
     В 1956 году, когда страна очнулась после долголетнего ообморока и конвульсий падучей сталинской хвори, в числе прочих благих начинаний появился указ Президиума Верховного Совета СССР, касавшийся крымских татар и некоторых других народностей, подвергшихся геноциду. Благое начинание содержалось, собственно лишь в первой статье указа, где опальным племенам предписывалось:
     "Снять с учета спецпоселения и освободить из-под административного надзора органов Министерства внутренних дел".
     Зато вторая часть Указа гласила:
     "Установить, что снятие ограничений по спецпоселению с лиц, перечисленных в статье 1 настоящего указа, не влечет за собой возвращения имущества, конфискованного при выселении и что они не имеют права возвратиться на места, откуда они выселены".
     Тогда началась борьба крымскотатарского народа за полную свою реабилитацию и за непреложно вытекающее из нее право вернуться на Родину.
     Между тем в Крыму к этому времени было сделано все, чтобы уничтожить все следы национальной жизни татар и самую память об их существовании. Снесли дома, дали одичать и зарасти садам и виноградникам. Перепахали кладбища татар, и прах их предков вырвали у земли, чтобы мертвые уподобились кромешной участи живых. Сожгли все написанное и напечатанное на крымскотатарском языке - от древних манускриптов до произведений классиков марксизма-ленинизма включительно. Прошлое Крыма было фальсифицировано дипломированными холуями от историографии. А движение крымских татар за свое национальное возрождение ширилось с каждым днем.
     Указ Президиума Верховного Совета СССР от 5 сентября 1967 года реабилитирует, наконец, крымскотатарский народ, сняв с него дикое обвинение в измене. Но при этом обойден вопрос о восстановлении Крымской АССР.
     Известно, что были восстановлены автономии чечено-ингушей, калмыков и других народностей, обреченных на сталинский геноцид. Наряду с немцами Поволжья крымские татары составляют исключение, как будто не существовало крымскотатарской нации с ее территорией, языком, культурой и государственностью!
     Указ 5 сентября, казалось бы, гарантирует крымским татарам все права, доступные гражданам СССР, но, между прочим, утверждает, что "татары, ранее проживавшие в Крыму, укоренились на территории Узбекистана и других союзных республик".
     Между тем, тысячи и тысячи писем, обращенных к высшим правительственным и партийным инстанциям государства, скрепленные сотнями тысяч подписей, сливаются в единый возглас обездоленного народа: "Верните нам родину!".
     Организованное возвращение в Крым (в течение нескольких лет), компактное заселение, восстановление республики - таковы справедливейшие из справедливых требования "укоренившихся в Узбекистане" крымских татар.
     Но те, к кому обращены эти требования, решили, видимо, и впрямь "укоренить" беспокойный народ в Средней Азии, т. е. искоренить его как нацию. Речь идет не о физическом искоренении, как при Сталине, а об искоренении этническом, о насильственной ассимиляции, об искусственном сохранении условий, в которых гибнут национальный язык, национальная культура, национальное своеобразие.
     Время от времени высокие сановники принимают в Москве полномочных представителей крымскотатарского народа и беседуют с ними. Так 21 июля 1967 г. прием устроили секретарь Президиума Верховного Совета СССР Георгадзе, председатель КГБ Андропов, министр Охраны общественного порядка Щелоков, Генеральный Прокурор СССР Руденко. (Заметим: из четырех трое - руководители карательных органов государства.) Крымским татарам, как это делалось прежде, было заявлено, что их национальный вопрос будет рассматриваться руководством. Ничего не значащее, ни к чему не обязывающее заявление! Но само обсуждение казалось бы, что-то значит. "Вы можете писать и добиваться разрешения своего национального вопроса о возвращении в Крым, не выходя из рамок закона", - заверяет Андропов.
     А что же происходит на самом деле?
     Всякий документ, содержащий информацию о национальном движении крымских татар, - будь то проблемная или фактическая сторона дела - рассматривается местными властями как документ антисоветского содержания, вменяется в преступление составителям, распространителям и хранителям документа. И суд идет за судом.
     Мирные демонстрации и митинги крымских татар квалифицируются как "массовые беспорядки". Например, власти не дают помещения, и народ собирается на площади в Ташкенте, чтобы получить отчет от своих представителей, приехавших из Москвы после упомянутого правительственного приема. И как всегда, при скоплении крымских татар, на них обрушивается полицейский погром: разгоняют, бьют, швыряют, вывернув руки, в закрытые машины.
     И снова - аресты и суд за судом, расправа за расправой.
     Да что там демонстрации или митинги! В апреле 1968 года в г. Чирчик (Узбекистан) съезжаются крымские татары, чтобы отметить день рождения Ленина, глубоко почитаемого ими. С именем Ленина связано и образование Крымской республики в 1921 году. Заодно хотят отпраздновать весенний праздник "Дервизе". И вот в городском парке в разгар народною гуляния - песни, пляски, оркестр национальных инструментов - в окруженную войсками и милицией двухтысячную толпу крымских татар врезаются струи воды, направленные под большим давлением из брандспойтов пожарных машин, и со всех сторон поднимаются и бьют, бьют, бьют резиновые дубинки. Каков разгул демократии! Задержано 300 человек - и опять суды, суды... Это и раньше случалось, и не раз - водометы и полицейские дубинки, но такого грандиозного побоища, как в Чирчике, не было никогда.
     В Москве периодически устраиваются облавы на представителей крымскотатарского народа и их выбрасывают вон из столицы.
     И в Крыму устраивают облавы. Крым - запретная зона для его коренных жителей татарского происхождения. Такого закона нет, но есть, видимо, на этот счет секретные инструкции и в соответствии с ними - административная практика, практика произвола и беззакония. Татары возвращаются в Крым группами, семьями, поодиночке. Возвращаются, чтобы пройти мытарства заколдованного круга: их не прописывают, потому что нет жилья, им не дают, не продают жилья, потому что нет прописки. И это в то время, когда из России и Украины государство направляет в Крым непрерывный поток переселенцев. Крыму не хватает рабочих рук. Не считая курортной полосы, в Крыму - в предгорьях и особенно в степной части полуострова - малая плотность населения. Рассчитано и доказано, что всех крымских татар - мастеров винограда и табака, потомственных хлеборобов и квалифицированных рабочих - можно разместить и трудоустроить в Крыму без малейшего ущерба для остальных жителей, и это несомненно привело бы к новому экономическому процветанию края.
     Ну а пока на татар, на людей без пропис[к]и, охотятся в Крыму как на диких зверей.
     Нарастает национальное движение крымских татар и усиливаются направленные против них репрессии. Следствие за следствием, процесс за процессом. Как формулируется обычно обвинение против крымских татар? Вот образчик:
     Обвиняется такой-то (имя, год рождения и т. д.) "в том, что в апреле 1968 г., в г. Москве вместе с другими подписал и явился автором Информации № 66, письма на имя советских писателей, работников науки, искусства и культуры, политических и общественных деятелей, письма на имя Политбюро ЦК КПСС, Президиума Верховного Совета СССР, Председателя Совета Министров ССР, Генерального Прокурора СССР. В этих документах содержатся заведомо ложные измышления, порочащие советский государственный и общественный строй, а именно в этих документах указано, что в местах проживания татар их жестоко преследуют, сотнями арестовывают, обливают ядовитой жидкостью, избивают, унижают их человеческое достоинство".
     Об Информации № 66 из того же обвинительного заключения узнаем, что в ней "содержатся заведомо ложные измышления, порочащие советский государственный и общественный строй, а тленно в этой информации указывалось, что татары, ранее проживавшие в Крыму, материально ограблены, в отношении них проводится расовая дискриминация, их незаконно арестовывают".
     Ну, разумеется, все это сплошная клевета, чистейшая ложь, да еще заведомая в придачу!
     Депортация 1944 г., лишение татар их земли и всех источников существования, - это, конечно, не ограбление, а всего лишь веселенькая экскурсия в Среднюю Азию - без материальных излишков, обременительных для туристов.
     Ты не имеешь права жить на Родине, посещать национальную школу, ты даже не крымский татарин, а некто ранее проживавший в Крыму. По какому признаку тебя так славно отличили и выделили из дружной семьи советских народов? По тому единственному признаку, что у тебя в жилах кровь отцов. Других отличительных признаков у тебя нет и не может быть. Ах, что вы - какая же это расовая дискриминация! О каком унижении человеческого достоинства может идти речь? Боже упаси! Это не что иное, как пролетарский интернационализм в действии.
     Сотни арестованных? Но разве это аресты? Вероятно, крымские татары сами устремились в камеры предварительного заключения, в тюрьмы и лагеря.
     Избиения? Ничего подобного: дубинки - это целебный массаж, настоятельно рекомендуемый современной - особенно китайской - медициной.
     Солдаты с противогазами? Брандспойты, вода, оставляющая следы на одежде? Причем тут ядовитая жидкость! Это приятный освежающий душ в жаркий полдень на благословенной земле Узбекистана.
     Словом, все это - злокозненные измышления людей, которые только и заботятся о том, как бы сильнее опорочить непорочнейший государственный и общественный строй, да еще имеют при этом наглость обращаться со своими жалобами и протестами не в какую-нибудь там Организацию Объединенных Наций с ее комитетами и подкомитетами, а прямо в Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза, что само по себе является тяжким преступлением.
     Так судят крымских татар.
     Бесконечное лицемерие, беспредельный цинизм.
     Русские друзья крымских татар
     Январь 1969 г. г. Москва

(Из книги "Ташкентский процесс". С.792-799.)

Из книги "Заступница. Адвокат Каллистратова"

     <...> Летом 1968 г. Софья Васильевна по просьбе П.Г. Григоренко вместе с еще тремя московскими адвокатами (Л.М. Поповым, Ю.Б. Поздеевым и В.Б. Роммом) выезжает в Ташкент для защиты группы активистов крымскотатарского движения: Ахмета Малаева, Ибраима Абибуллаева, Энвера Абдулгазиева, Редвана Сеферова, Идриса Закерьяева, Халила Салетдинова и Эшрефа Ахтемова. Они обвинялись в проведении митингов в городе Чирчике, распространении документов, содержащих "заведомо ложные измышления", в сборе денежных средств для "различных незаконных действий". Это было начало резкого усиления репрессий против крымских татар, которые после выхода Указа Президиума Верховного Совета СССР от 5 сентября 1967 г., снявшего с них обвинение в предательстве, активизировали борьбу за возвращение на родину. Дело было сфабриковано не очень тщательно. Московские адвокаты в судебном заседании камня на камне не оставили от обвинительного заключения, составленного печально известным следователем по особо важным делам при прокуроре Узбекской ССР Б.И.Березовским.
     В досье Софьи Васильевны сохранилась запись: "Основная позиция по делу: "Мероприятия" или "движение" крымско-татарского народа за возвращение в Крым носят массовый характер. Обращения с письмами, заявлениями, просьбами в правительственные и партийные органы, направление в эти органы делегаций и отдельных представителей осуществляются в рамках конституционных прав и не могут быть признаны преступными. Для признания Абибуллаева, Ахтемова, Абдулгазиева и других виновными в совершении уголовного преступления надо установить их конкретную индивидуальную вину, доказать, что ими совершены действия, прямо предусмотренные Уголовным кодексом. Таких доказательств нет, таких уголовно наказуемых действий Абибуллаев, Ахтемов, Абдулгазиев не совершили. Поэтому дело надо прекратить за отсутствием состава преступления".
     Дружная позиция высокопрофессиональной защиты привела к необычайно мягкому приговору - все обвиняемые получили или очень небольшие сроки или условное наказание и были отпущены из-под стражи в зале суда. Судья Сергеев за этот слишком мягкий приговор был уволен с работы. Софья Васильевна подала кассационную жалобу, добиваясь полного оправдания, но этого уже, конечно, не произошло.

(Из книги "Заступница. Адвокат Каллистратова"(сост. Е.И.Печуро. М., "Звенья". С.42-43).