Андрей Григоренко: "Единственное его сожаление было о том, что он так долго верно служил вурдалакскому режиму коммунистов"

     Наш собеседник - Андрей Григоренко, сын выдающегося борца за права человека, генерала Петра Григоренко. Незадолго до очередной годовщины рождения Петра Григорьевича - 16 октября - Андрей Григоренко дал интервью для нашего сайта, в котором поделился своими воспоминаниями об отце, а также рассказал о своей правозащитной деятельности в СССР и ныне - в США, где он живет уже около тридцати лет.

     Андрей Петрович, Вы оказались на Западе раньше Вашего знаменитого отца - Петра Григорьевича Григоренко. Почему и как это случилось? Расскажите подробнее о своей правозащитной деятельности до отъезда из СССР.

     Андрей Григоренко. Вы задали вопрос, который в Америке назвали бы вопросом на миллион долларов. Боюсь, что мне придется начать несколько издалека.
     Мне часто приходится читать и слышать от бесконечного количества людей, что они всегда знали о преступной сущности коммунизма и никогда не верили советской пропаганде. Зачастую это люди, которые преуспевали при советской власти, а порой и были ее незыблемой опорой, трудясь в пропагандистском аппарате шельмования, прокуратуре, КГБ, МВД и так далее. Разочарую Вас сразу, я к этим умникам не принадлежал и довольно долго верил и в коммунизм, и в брехню, изливаемую по радио, в газетах, кино, театре, на телевидении и т. п. Даже в хрущевские разоблачения Сталина поверил не сразу.
     Я думаю, что находиться в плену официальной брехни, мне помогала история моей семьи.
     Мой дед по материнской линии был членом большевистской партии с 1904 года. Старший брат и старшая сестра моей матери тоже были большевиками с дореволюционным стажем. Мои родители участвовали в организации комсомола и были, разумеется, членами КПСС. О том, что старшие брат и сестра матери, первый муж моей матери и многие другие родственники погибли в ГУЛАГе, что моя родная мать провела около двух лет в тюрьме, что мой дед за несколько лет до своей смерти умудрился тихо выбыть из КПСС, меня не информировали.
     Знал я, что старший брат моего отца участвовал в Гражданской войне на красной стороне. Однако то, что ему пришлось побывать в застенках ГБ, я узнал много позже. Я знал, что мой дед по отцовской линии был активистом колхозного движения. Но опять же, никто не спешил просветить меня, что его колхозный энтузиазм был убит организованным советской властью голодомором и что моему отцу чудом удалось спасти деда от голодной смерти - дед уже был болен пеллагрой.
     Все-таки шило в мешке утаить затруднительно, и мелкие трещины в моем безоблачном существовании начали появляться довольно рано. Первой такой трещиной стали два события, связанные со смертью Сталина.
     В тот день, когда казалось, что вся страна заливается слезами от горькой утраты, и гудели машины и заводские гудки, я вдруг увидел лицо своей матери, на котором были не слезы, а улыбка злого удовлетворения и радости. Меня это поразило до глубины души, но спрашивать разъяснений я не стал, однако желание присоединиться к общественному плачу испарилось.
     Несколькими днями позже я и пара моих приятелей все же собрались идти в Колонный зал и, только благодаря неизвестному офицеру МВД, мы не погибли в хорошо оркестрованной давке.
     Затем пришел ХХ съезд КПСС, а вскоре стали возвращаться из лагерей друзья моих родителей, и из разговоров, доносившихся до меня, стало ясно, что мои родители друзей не выдавали. Рассказы этих людей постепенно разбивали лед окружавшей лжи.
     Но вот грянула Венгерская Революция 1956 года. Газетная ложь не клеилась сама собой. Если правительство Имре Надя - социалистическое, то почему же его арестовали? Почему советские танки стреляют в мирную демонстрацию рабочих? Если это происки мировой буржуазии, то почему эта буржуазия не помогает венграм оружием и войсками? Ответов на эти вопросы нет. Вот тогда, чтобы как-то вентилировать свое бессилие, я и совершил первое, хоть, может, и несколько трусливое оппозиционное действие: на стене общественного туалета на Трубной площади я написал "Руки прочь от Социалистической Венгрии". Я подчеркнул слово "социалистической" поскольку все с таким эпитетом имело для меня некую магическую силу.
     Конец пятидесятых и начало шестидесятых годов прошлого века ознаменовались подспудным брожением: вечера вольной или фрондирующей поэзии, дискуссионные молодежные клубы и... тайные общества, преимущественно марксистского толка. Одну такую группку организовали и мы с друзьями. Впрочем, дальше разговоров мы поначалу не заходили. Выступление моего отца на партконференции в 1961 интенсифицировало и мои оппозиционные настроения. Где-то годом спустя мы с братом Георгием выяснили, что каждый из нас принадлежит к тайному кружку. В начале 1963 года Георгий намекнул мне, что его кружок примкнул к организации, называющейся Союз борьбы за возрождение ленинизма (СБЗВЛ). Трое из нашего кружка решили тоже присоединиться к СБЗВЛ. Георгий, правда, не сказал нам, что организацию возглавляет наш отец.
     В начале октября 1963 года мы начали распространение листовок. КГБ довольно быстро вышло на наш след, и 1 февраля 1964 года начались аресты. К середине марта все мы были арестованы.
     После того, когда отца объявили сумасшедшим, а всех членов СБЗВЛ подпавшими под его влияние, дело было прекращено. Отца после комедии суда упекли в тюремную психушку на Арсенальной улице в Питере, а всех прочих репрессировали по административной части. Меня, как и всех остальных студентов вузов, исключили из комсомола и из МЭИ. Поскольку мы все оказались в черном списке, то постоянную работу было практически невозможно найти, и приходилось заниматься, чем попало. Кем я только не работал в то время: и грузчиком, и натирщиком полов, и санитаром в морге... Всего и не перечислишь.
     В 1965 году я наконец устроился лаборантом во ВНИИСтройДорМаш и поступил на вечернее отделение МИСИ. В то же время стали появляться и знакомства с людьми, которые вскоре стали известны под дурацкой кличкой "диссиденты". 1965 год принес и освобождение отца из заключения. Сравнивая эффект отцовского выступления на партконференции в 1961 и листовочной кампании СБЗВЛ, мы пришли к единственно логичному выводу, что только открытый вызов режиму может привести к существенным сдвигам к демократии и уважению человеческой личности. Люди, с которыми свела меня судьба в середине 60-х годов, пришли к такому же выводу. Лозунг этого нарождающегося Движения был сформулирован Александром Сергеевичем Есениным-Вольпиным: "Уважайте ваши законы". Днем рождения Правозащитного Движения стала демонстрация на Пушкинской площади в Москве 5 декабря 1965. В тот день мы пришли на площадь еще малознакомой друг с другом кучкой людей, а ушли оттуда уже Движением.
     Не поймите меня неправильно. Открытые выступления против произвола происходили и раньше. Например, в той же демонстрации 5 декабря 1965 принял участие мой покойный друг Володя Тельников, который буквально накануне освободился из заключения за демонстрацию против подавления советскими войсками Венгерской Революции 1956 года. Были и другие случаи героических одиночек. Но 5 декабря 1965 отличалось тем, что в нем приняли участие, хоть и не многочисленные, представители всех слоев населения, за каждым из которых была еще и группа сочувствующих людей. Ну а дальше пошли письма протеста, демонстрации, увольнения с работы, аресты, допросы в КГБ и прокуратуре, словом, обычная диссидентская жизнь, как у меня, так и у многочисленных моих друзей. И если поначалу Движение было наиболее видно в Москве, то довольно скоро оно, как лесной пожар, распространилось по городам и весям империи зла.
     Тогда же, в 60-х, я познакомился и со многими крымскими татарами, многие из которых стали моими близкими друзьями, а с Мустафой Джемилевым мы стали побратимами. В августе незабываемого 1968 года я принял посильное участие в поддержке массовой несанкционированной репатриации крымских татар. В Крыму же меня застало и вторжение советских войск в Чехословакию.
     В 1969 году после нескольких неудачных попыток создания независимой легальной организации правозащитников, вскоре после ареста моего отца, была, наконец, создана компромиссная структура - Инициативная группа по правам человека. Я подписал первое воззвание этой Группы - в числе поддержавших. Годы заключения моего отца были наполнены не только борьбой за его освобождение, но и выступлениями в защиту других арестованных, протестами против произвола в отношении отдельных лиц, религиозных и этнических групп.
     После выхода отца из заключения, власти начали оказывать на меня давление, вынуждая к эмиграции. Подробнее об этом я написал в предисловии к российскому изданию книги отца "В подполье можно встретить только крыс...".

     О Петре Григорьевиче Григоренко написано много, хорошо известна его книга воспоминаний "В подполье можно встретить только крыс...". Не может не поражать огромный путь, который прошел Ваш отец, - от обласканного властью советского генерала до борца за права человека, изгнанного из своей страны. Вы были одним из близких ему людей - поэтому чрезвычайно интересно услышать от Вас, что это был за человек? Какой он был в быту, в семье? Как формировались его взгляды и убеждения - на Ваш взгляд.

     А.Г.Вы знаете, первое, что я всегда подчеркиваю, что я везучий человек. Одно из самых больших моих везений - это то, что у меня был такой отец. Из своего жизненного опыта я знаю, что далеко не часто между отцом и сыном существует истинная дружба. Мне судьба такую дружбу подарила. Не поймите меня превратно. Разумеется, в моих отношениях с отцом были разные периоды. Было время, когда я, как и всякий подросток, восставал против родительского авторитета. Было время, когда я страшно стеснялся того, что мой отец - генерал, и пытался скрывать сей факт. Но моя душа преисполнена глубокой благодарности за все то, что он мне дал. Благодаря моим обоим родителям, мне не привилось насаждаемое со всех сторон шовинистическое отношение к людям иного этнического происхождения. Несмотря на то, что мои родители в моем детстве были коммунистами и атеистами, они научили меня терпимому отношению к различным вероисповеданиям. С пониманием они отнеслись и к моему крещению и активному участию в жизни Православной Церкви.
     Всякий, кто читал книгу моего отца, не мог не заметить рассказ о моем двоюродном деде Александре, который говорил с моим маленьким отцом, как со взрослым. Так же отец говорил и со мной. Отец был большой любитель ходьбы и передал это пристрастие и мне. Когда я был маленький, он брал меня на прогулку, которая от нашего дома вела через Хамовническую (ныне Фрунзенскую) набережную, потом мост Окружной железной дороги, Нескучный сад, Парк культуры, Крымский мост, улицу Чудовку (теперь это часть Комсомольского проспекта) обратно к нашему дому на Хамовническом плацу (теперь Комсомольский проспект). Всякий, кто знает Москву, понимает, что маленькому ребенку такую прогулку совершить не просто. По этому значительную часть пути я проезжал на отцовских плечах. Но как бы я ни уставал от этих походов, я всегда ждал их с нетерпением, потому что во время них отец постоянно говорил со мной о вещах, которые я вряд ли понимал. Но это обращение ко мне как ко взрослому человеку, было просто волшебным.
     У отца была феноменальная память, и он мог часами читать наизусть своих любимых поэтов. Таким образом, я еще и получал уроки украинской и русской литературы. Конечно, это были скорее отцовские монологи или рассуждения вслух, и, разумеется, моя память не удержала большую часть того, что он говорил. Все-таки два бесценных дара со мной и по сей день: мой украинский язык и любовь к поэзии.
     Обладал отец и очень специфическим украинским юмором, что делало его незаменимым участником любой компании. Причем его шутки всегда были неожиданны, тем более что он никогда не выглядел человеком, от которого можно ожидать какой-либо несерьезности.
     Что же касается эволюции его взглядов, то лучше, чем он описал это сам в своей книге, мне вряд ли удастся сказать.

     Чем занимался Петр Григорьевич на Западе? Нравилось ли ему там, скучал ли он по Родине? Сожалел ли он когда-нибудь о том, что связал свою жизнь с борьбой за права человека - ведь если бы не участие в демократическом движении, скорее всего его жизнь сложилась бы кардинально иначе?

     А.Г.С того момента, когда выяснилось, что отца лишили советского гражданства, он включился в активную общественную жизнь. По поручению Украинской Хельсинкской Группы он создал ее заграничное представительство. Его многочисленные статьи публиковались не только в русско- и украиноязычной прессе, но и в ведущих органах печати всех демократических стран. Отец также читал в университетах лекции по правам человека, участвовал в различных международных форумах, встречался с главами правительств, включая президентов США Картера и Рейгана, премьер-министра Великобритании Тэтчер и многих других. Он даже предпринял поездку в Красный Китай. Но коммунизм он и есть коммунизм - к общению с простыми китайцами его не допустили.
     Были и свои сложности. Генерал Григоренко всю жизнь был "неудобной" фигурой. "Неудобным" оказался он и для некоторых деятелей эмиграции из территорий советской империи и определенных западных кругов. Одним не нравилось, что он украинец, другим, что он выступает в защиту не только украинцев, третьим, что он не только разочаровался в коммунизме, но и стал его активным противником, четвертым, что он принципиальный противник политических заговоров и подполья и так далее до бесконечности.
     Одним словом, не будь вокруг друзей - как старых, так и новых, жизнь моих родителей в эмиграции была бы совсем не сладкой. Что же касается невозможности вернуться, то это была незаживающая рана. Он говорил, что вернулся бы, даже если бы знал, что с трапа самолета его отвезут сразу в психушку. Но сожаления о выбранном пути он никогда не испытывал. Единственное его сожаление было о том, что он так долго верно служил вурдалакскому режиму коммунистов.

     Насколько мне известно, Вы продолжаете дело отца - возглавляете Фонд Генерала Петра Григоренко, не порываете связей с крымскотатарским движением, являясь одним из учредителей фонда "Крым" и Ассоциации крымских татар США. Расскажите, пожалуйста, подробнее об этой стороне своей жизни, о деятельности этих организаций.

     А.Г.Должен Вас сразу поправить. Я не являюсь одним из учредителей Ассоциации крымских татар США. Эта организация существовала задолго до моего приезда в США, и у ее истоков стояли два человека: Мемет Севдияр и Фикрет Юртер. Они, конечно, были не одиноки. Но без их энергии и самоотдачи многое, что было сделано для дела крымскотатарского народа, было бы не возможно. В отношении двух других организаций Вы совершенно правы.
     Фонд Генерала Петра Григоренко занимается вопросами Прав человека, анализом тоталитарных тенденций в обществе, изучением тоталитаризма в прошлом и его предотвращения в будущем. Фонд в тесном сотрудничестве с организацией "Права Человека в ХХ столетии", Научным Обществом им. Т. Шевченко и фондом "Крым" провело два, приуроченных ко дню рождения моего отца, научных семинара, получивших название Григоренковские Чтения, и сейчас готовит третье. Третьи Григоренковские Чтения пройдут в Колумбийском университете (Columbia University) 16 октября этого года.
     Ассоциация крымских татар США, возглавляемая Фикретом Юртером, занимается вопросами сохранения крымскотатарской культуры как в диаспоре, так и в странах бывшего Советского Союза.
     Фонд "Крым", также возглавляемый Фикретом Юртером, занимается благотворительностью, направленной на оказание поддержки репатриации крымских татар и возрождения их национальной жизни, равно как и распространению знаний о крымскотатарской проблеме в международной прессе. Фонд также издает четырехъязычный (крымскотатарский, английский, русский и немецкий) журнал "Birlik" (Объединение), постоянным автором которого являюсь и я.
     Совместными усилиями Ассоциации крымских татар США и Фонда "Крым" в окрестностях Нью-Йорка сооружен памятник жертвам геноцида 1944 года. Мне выпала честь принимать участие в открытии этого монумента.

     Поддерживаете ли Вы связи с бывшей Родиной - бываете ли в Украине, в России? Общаетесь ли с бывшими соратниками по правозащитному и крымскотатарскому движению - переехавшими на Запад или живущими в ныне самостоятельных странах СНГ? Если да, то с кем, кто из них Вам наиболее близок?

     А.Г.Да, разумеется, я поддерживаю связь с друзьями и родственниками - как в Украине, так и в России. До 1992 года возможности посещать Россию и Украину у меня не было. Забавно, что мне отказали в визе в 1991 году, несмотря на то, что у меня было официальное приглашение Верховного Совета РСФСР, подписанное Б.Ельциным. (Это было накануне путча.) Для советского консульства я по-прежнему оставался "врагом народа".
     После развала советской империи и общение и поездки стали проще. С поездками теперь только сложность материальная - авиационные билеты в страны бывшего СССР значительно дороже, чем в западную Европу, не говоря уже о том, что надо платить неразумно высокие пошлины за визы, а теперь и еще какие-то поборы придумали. Прямо никак осколки империи не желают стать нормальными странами и подходить ко всякому вопросу прагматично. В большинство нормальных стран американцев пускают без виз или за чисто номинальную плату, потому что известно, что никакие туристы в мире не тратят столько денег как американцы, вливая в экономику посещаемых стран никому не лишние валютные поступления. Но это я отвлёкся...
     Начиная с 1992 года, я побывал в Москве, Киеве, Харькове, Симферополе, Бахчисарае и Карасу-Базаре. В 1999 году я принимал участие в открытии памятника моему отцу в Симферополе. Ну и регулярно общаюсь по телефону, а в еще большей степени по электронной почте. Жаль, что в странах бывшей советской империи доступ к этому величайшему достижению техники есть не у всех, как у нас в США.

     Вот уже около тридцати лет Вы живете в США. Как сложилась Ваша жизнь и жизнь членов Вашей семьи здесь. Нет ли планов вернуться?

     А.Г.Время самая неумолимая штука. И с каждым годом оно летит все быстрее и быстрее. Изгнание, с одной стороны, - серьезная травма, но с другой - предоставляет изгнаннику уникальную возможность прожить две жизни. Мы с моей женой Машей оказались в Америке людьми вполне взрослыми, но в то же время достаточно молодыми. Нам приходилось в быстром темпе проходить все с начала: учиться ходить, говорить, усваивать новые правила социального поведения. Но с годами новый язык, новая социальная среда перестают не только вас пугать, но становятся органично своими. Так незаметно мы превратились в американцев. В США такому превращению способствует и наличие этнических и религиозных общин, в которых присутствуют как урожденные американцы, так и новые эмигранты, а посреди этих полюсов - натурализовавшиеся американцы разной степени. Как вы знаете, мои родители и брат, который приехал вместе с ними, покоятся на украинском православном кладбище в окрестностях Нью-Йорка.
     У нас с Машей уже здесь, в Нью-Йорке родились две дочери - Татьяна и Ольга.
     Старшая, Татьяна, закончила в этом году с отличием (magna cum laude) один из лучших американских колледжей - Amherst College, по двум специальностям: искусство (фотография) и французский язык и литература. В настоящее время она работает над проектом создания коллективного фотопортрета возрождающихся наций бывшей советской империи. Татьяна также член правления Фонда Петра Григоренко.
     Младшая, Ольга, ученица десятого класса престижной нью-йоркской частной школы.
     Мы с Машей - программисты. Маша программист еще из Москвы - она выпускница мехмата МГУ и еще в Москве работала в ИПУ.
     Я же первые семь лет в Америке работал инженером-электриком, т.е. по специальности, полученной еще в Москве, где проработал инженером около 10 лет. Компания, на которую я работал в первые годы пребывания в США, занималась строительством атомных электростанций. После относительно небольшой аварии на атомной электростанции в штате Пенсильвания (Three Miles Island), американское общественное мнение вынудило свернуть всякое новое строительство атомных станций. В индустрии начались сокращения, и я решил переквалифицироваться в программисты. Около четырех лет я проработал программистом, а потом основал собственную компанию по разработке математического обеспечения компьютерных систем. Общий экономический спад, начавшийся в конце 1999 года, плачевно сказался и на делах моей компании. Налет же террористов на Мировой Торговый Центр подрубил дела моей компании полностью - несколько клиентов моей компании были вынуждены полностью закрыться, а другие прервать контракты. После двух безуспешных лет спасти свою компанию, я был вынужден ее ликвидировать, а сам я превратился в муниципального служащего. В настоящее время я работаю в системе городского жилищного управления ассистентом менеджера по информационным технологиям.
     Насчет планов вернуться. Я, честно говоря, сомневаюсь - слишком много времени прошло. Да и как я заметил выше, США для меня давно уже не чужая страна и когда я провожу какое-то время за границей, то меня неумолимо тянет домой - в Нью-Йорк. Но хотелось бы, конечно, чаще навещать места, где родился, рос и мужал.
     Впрочем, как это говорится - "Never say 'never'" - Никогда не говори "никогда"...

     Спасибо.