Гульнара Бекирова о литературных и документальных свидетельствах депортации крымских татар
"Трех мальчишек, шумных и непоседливых, родила Арзы и двух дочек - тихих и ласковых. Не успела больше. Началась война. Потянулись тоскливые дни и ночи ожидания. Бекира взяли в армию, а через месяц Арзы получила конверт-треугольник. Она развернула его и прочла: "Ваш муж погиб в боях за свободу и независимость нашей Родины… Вскоре пришли немцы, а потом был четверг, 18 мая 1944 года. Изгнание..."
Это строки из рассказа "Год изгнания" русского писателя, участника крымско-татарского национального движения, политзаключенного Григория Александрова. Он прожил долгие годы бок о бок с крымскими татарами в Узбекистане, оказывал посильную помощь национальному движению и знал о трагической судьбе этого народа не понаслышке.
"...Младший сын умер в вагоне. Арзы долго не разрешала хоронить его, но в Казахстане, на каком-то маленьком полустанке, когда труп ребенка распух и почернел, отдала сына старенькой казашке. Та обещала схоронить сына по мусульманскому обычаю... Это была первая, но не последняя потеря: дочери не дожили до осени, а вслед за ними ушел сын Джелил. Три года назад их было семеро, а теперь осталось двое - она и Расим. Но и последнего, Расима, не уберегла бедная мать..."
Рассказ Григория Александрова заканчивается тем, что Арзы сходит с ума и умирает. Разум ее не выдерживает ужасной несправедливости жизни, лишившей ее всего, ради чего стоило жить, - пятерых детей и мужа. Те, кто пережил депортацию, скажут: случившееся с Арзы вовсе не литературная гипербола, а страшная быль о годах депортации 1944-го. Сегодня таких свидетельств собрано уже немало.
Вспоминает Нинель Османова: "18 мая 1944 года на рассвете сильный стук разбудил всю семью. Мама не успела соскочить с постели, как двери распахнулись - и советские солдаты с автоматами в руках приказали выйти во двор. Мама начала собирать плачущих детей, а солдаты с винтовками начали нас выталкивать из дома. Мама думала, что нас ведут расстреливать. Когда вышли во двор, там стояла подвода, нас посадили и вывезли за село в лощину. Там уже сидели наши односельчане с семьями".
Как вспоминает Нинель, некоторым солдаты объясняли, что их ведут не на расстрел, а будут выселять. Но их семью выселяли настолько жестоко, что даже не разрешили ничего взять с собой, кроме одного мешка пшеницы. Всю дорогу они и ели эту пшеницу.
Их погрузили в вагоны для перевозки скота. Было настолько тесно, что люди не могли вытянуть ноги. На остановках разжигали костры, искали воду. Поезда уходили без объявления. Кто-то, набрав воды, успевал вернуться, добежать до вагона, кто-то - нет и пропадал без вести. Умерших в дороге выбрасывали по ходу поезда, не разрешая хоронить.
"Моя бабушка, братья и сестры умерли в первые месяцы депортации, не дожив до конца 1944 года. Мама без сознания в такую жару с умершим братом пролежала три дня. Пока ее не увидели взрослые", - Нинель запомнилось,что маму увезли в барак, где лежали больные, и она осталась одна. Никто не интересовался ею, никто не кормил. Она ела люцерну и всякие травы, чтоб утолить голод, мучилась после такой еды сильными болями в животе. Наконец в местах изгнания их нашел отец, он вернулся с фронта:
"До самой смерти, а мне уже 73, не забуду день, когда папа разыскал нас в 1945 году. Зима была снежная, мы, дети, сидели дома и не могли выйти на улицу, нечего было обуть и одеть. Мама, замотав на ноги всякие тряпки, пошла узнать, нет ли письма от папы. Мы сидели и смотрели в окно. И вдруг кто-то крикнул: "Нинель, вон твой папа стоит на дороге".
Девочка бросилась к окну и увидела мужчину, он стоял и смотрел по сторонам: "Я как вскрикну и как была босиком, так и побежала по снегу к папе. Папа увидев меня, поднял на руки, тут уже и односельчане все высыпали на улицу".
Отец зашел в дом. Искал глазами других детей, но не нашел… Взрослые сказали ему, что их уже нет в живых. "Папа, как ребенок, сидя на чемодане, навзрыд заплакал, тут и мама уже прибежала. Все вокруг плачут. Мне это никогда не забыть", - пишет Нинель Османова.
Нинель повезло: дальше заботу о семье взял на себя мужчина. В большинстве семей за жизнь детей героически боролись только матери.
Вспоминает активистка крымско-татарского национального движения Айше Сеитмуратова: "Чтобы прокормить детей, мать вынуждена была продавать на базаре вещи. Как-то раз она ничего не смогла продать. Вдруг к ней подошел старик и предложил в обмен на ведро джугары (мука из проса) отдать ее бархатное платье. Не задумываясь, мама сняла платье и осталась в одной рубашке. Мы должны быть благодарны нашим матерям, которые сами не ели, но сохранили жизнь детям".
А вот как вспоминает свою маму Адиле Эмирова: "Мама! Как она боролась за нашу жизнь! Выросшая в крестьянской семье, с детства работавшая на земле, она с первых же дней жизни на новом месте завела огород. Она научилась варить нам кашу из недозрелых кукурузных зерен. Из картофельных очисток пекла горьковатые на вкус черные лепешечки. По ночам ходила поливать огород: вода на полив распределялась по очереди, часто со скандалами и драками, а ночью было легче взять воду - провести ее из центрального арыка на свой участок. Работала на износ, не жалея себя. И раньше всех ушла из жизни".
Сегодня крымские татары фактически в одночасье оказались в новой стране, в новой политической реальности. Большинство из них не стремились стать гражданами России.
Ни для кого не секрет, что крымские татары в Крыму были едва ли не единственными украинцами, а многие до сих пор остались подданными Украины, каким бы сложным ни было их возвращение на родину в конце 1980–1990-х и сколь противоречивыми - взаимоотношения с официальными украинскими властями.
По горькой иронии истории долгожданные юридические решения о своей реабилитации в составе Украины крымские татары получили, будучи уже де-факто россиянами. Но даже несмотря на это, значительная часть крымских татар воспринимают перемены в их жизни как весьма драматические. Спектр настроений варьируется от активного неприятия вплоть до отъезда с полуострова до тревоги - это чувство характерно для большинства крымских татар сегодня.
За несколько дней до 70-й годовщины депортации по-прежнему закрыт въезд в Крым лидеру крымско-татарского народа Мустафе Джемилеву, который пятнадцать лет провел в тюрьмах и лагерях только за то, чтобы каждый крымский татарин, в том числе он сам, имел возможность жить на своей родине.
Не пускать на родину Джемилева - значит оскорбить лично каждого крымского татарина. И вряд ли можно было сделать нечто более глупое, чтобы окончательно испортить отношения с этим и без того недоверчивым народом.
Но властям Крыма это удалось: традиционный митинг 18 мая, в этом году посвященный 70-летию депортации, в пятницу объявили незаконным. Автозаки и бронетранспортеры окружили площадь Ленина в Симферополе. В ночь с четверга на пятницу у многих крымских татар прошли обыски - без объяснения причин. Те, кого посетили сотрудники ФСБ, трактуют случившееся однозначно - как способ давления и устрашения.
Хватит ли у российских властей мудрости и терпения сохранить хрупкий мир в Крыму? Очень надеюсь. Ибо, как показывают многочисленные примеры из истории (например, 25-летней давности трагические события в Ферганской долине), чтобы загорелся и разрушился этнический мир, нужно совсем немного - всего один недобрый взгляд на того, кто чем-то отличается от тебя.
Мне же очень хочется верить, что события 70-летней давности останутся для нас очень страшной, но перевернутой навсегда страницей истории.
* * *
Автор - историк, публицист, доцент кафедры истории Крымского инженерно-педагогического университета (Симферополь, Крым). Автор монографий "Крымско-татарская проблема в СССР (1944–1991)", "Крым и крымские татары в ХIХ - ХХ веках", "Крымские татары. 1941–1991. (Опыт политической истории)". Учредитель и редактор сайта "Крым и крымские татары" www.kirimtatar.com
Источник: