22 июня 1974 года в г. Гулистане Узбекской ССР он был арестован в третий раз. Ранее, 13 мая - за несколько дней до 30-й годовщины депортации крымских татар - против М. Джемилева пытались спровоцировать драку. Очевидно, что эта мера была связана с традиционной для компетентных органов активностью накануне важных для крымских татар дат и имела своей целью нейтрализацию одного из "опасных" участников движения.
Несмотря на проявленную М. Джемилевым сдержанность при спровоцированной ситуации, подтвержденную четырьмя письменными свидетельскими показаниями, он был осужден "за хулиганство" на 15 суток. В ответ М. Джемилев объявил голодовку, и на девятые сутки его в тяжелом состоянии выпустили.
Спустя месяц, когда Мустафа еще не вполне поправился, его вызвали на военные сборы; медкомиссия признала его годным. Джемилеву не разрешили пройти повторный осмотр в Ташкенте и предъявить справки из ташкентской поликлиники, где он лечился. Ему приказали явиться с вещами через 2 часа. М. Джемилев не выполнил этого приказа и на следующий день был арестован как уклонившийся от призыва на военные сборы. Мустафа снова начал голодовку. Действительной причиной ареста были поступившие в КГБ "оперативные сведения" о якобы намерении М.Джемилева выехать в Москву для передачи президенту США Р.Никсону петиции о проблеме крымских татар.
19 июля 1974 года приговором народного суда г.Гулистана М. Джемилев был признан виновным по ст. 199 ч. 1 УК УзССР и приговорен к 1 году лишения свободы с содержанием в ИТК строгого режима. Наказание с 19 сентября 1974 года отбывал в ИТК-3 г.Омска.
По мере приближения к окончанию срока становилось понятно, что органы задались целью во что бы то ни стало сфабриковать новое дело на М.Джемилева. Так, в мае 1975 года надзиратели и оперработники колонии произвели досмотр его вещей, изъяв при этом несколько личных писем, бумаг и тетрадей с записями на английском и немецком языках и несколько рукописей на русском языке, тексты которых не содержали запрещенной лагерными правилами информации.
В заявлении на имя начальника лагеря и председателя КГБ СССР Ю.Андропова М.Джемилев разоблачил намерения органов и потребовал вернуть ему изъятые бумаги: "Мне, конечно, понятны цели частых визитов в колонию сотрудников КГБ, а также цели проводимых ими незаконных допросов заключенных и работников колонии, с которыми мне приходится общаться о моих политических взглядах. Это является дополнительным подтверждением сделанного мною ранее заявления о том, что обвинение в нарушении ст.199-1 УК УзССР, по которому я лишен свободы, является заведомо ложным и сфабрикованным с санкции сотрудников КГБ в порядке очередной расправы за мое участие в национальном движении своего народа за возвращение на Родину и за мои политические взгляды".
Действительно, 4 июня 1975 года, за несколько дней до окончания срока заключения, против М.Джемилева было возбуждено новое уголовное по признакам ст. 190-1 УК РСФСР, основанного на показаниях заключенного В.Дворянского. В знак протеста М.Джемилев объявил голодовку.
5 сентября 1975 года он сумел отправить из Омской следственной тюрьмы письмо другу:
"...Говорят, что здесь "умирать не дают". Это похоже на правду, потому что в тот же день 18 августа меня перевели в тюремную больницу, где, кроме ежедневных вливаний, делали еще инъекции глюкозы и B1. 26 августа снова перевели в свою камеру в подвал, но 1 сентября вынуждены были снова забрать в санчасть, потому что очень нехорошо стало с желудком. Продержали там 4 дня, и вот сегодня, 5 сентября, я опять в подвале.
Следственные органы не тревожат.
И еще вот что: 12 августа произошел такой инцидент. В то утро, где-то в 3-4 часа ночи, в камеру вошел начальник тюрьмы подполковник Суров. Он спросил, когда я собираюсь кончать голодовку, и, услышав, что я не собираюсь, набросился с оскорблениями. Говорил, что он узнал, какой я негодяй и антисоветчик, и что наивно думать, будто голодовка поможет мне выйти на свободу. В заключение он осмотрел камеру и, заметив на стенах какие-то надписи, распорядился, чтобы мне выдали щетку с известью и чтобы я замазал эти записи, хотя он прекрасно видел по характеру записей, что я к ним отношения не имею, и видел также, что я с трудом держусь на ногах.
"Если не подчинится - накажите!" - сказал он дежурному надзирателю. А наказание могло выразиться в том, что у меня отняли бы постель и захлопнули бы откидные нары, так что лежать пришлось бы на мокром цементном полу.
Когда дежурный намекнул ему уже в коридоре, что подобный произвол может вызвать с моей стороны реакцию отчаяния, начальник сказал: "Пусть вешается, это даже лучше!" - из этого я уяснил себе, что мое самоубийство расценивалось в неких кругах, как самый желательный исход...";1.
Генерал П. Григоренко просил адвоката Швейского передать Мустафе просьбу всех его друзей - снять голодовку. М.Джемилев ответил, что он и сам в принципе против самоистязания, но для него голодовка не только форма протеста, но и защита от возможных новых лжесвидетелей - соседей по камере. Пока он голодает, его держат в одиночной камере.
4 ноября 1975 года П. Григоренко обратился с заявлением к Прокурору РСФСР, что М.Джемилев содержится в сырой камере, держит голодовку "в знак протеста против необоснованного обвинения и в целях противодействия подсадке к нему лжесвидетелей". Он просил изменить Джемилеву меру пресечения - заключение на любую другую, не связанную с лишением свободы, и выразил готовность поручиться за Джемилева сам или найти других поручителей. 24 ноября из Омской прокуратуры пришел отказ.
В середине ноября 1975 мать и брат Мустафы получили свидание. Он был очень слаб, потерял сознание. 3 декабря 1975 года родители, четыре сестры и два брата М. Джемилева обратились к Международному Красному Кресту, к "Международной Амнистии", к руководителям компартий с призывом спасти Мустафу.
Голодовка при принудительном кормлении через зонд продолжалась целых 303 дня. В этот период имя М.Джемилева стало широко известным за пределами СССР. Этот поистине беспримерный, героический случай сопротивления сделал Мустафу Джемилева легендой крымскотатарского и правозащитного движений СССР. Властям так и не удалось расправиться с М.Джемилевым. На этот раз власть проиграла дважды - она не только не смогла уничтожить Мустафу, но и, благодаря широкому резонансу в мире вокруг имени М.Джемилева, как никогда известной за пределами СССР стала национальная проблема крымских татар.
На протяжении нескольких месяцев голодовки протеста с требованием освобождения М.Джемилева выступили советские диссиденты Петр Григоренко, Андрей Сахаров, Павел Литвинов, немецкие писатели - лауреат Нобелевской премии Генрих Белль и Карл Амери, французские - Раймон Арон и Пьер Эммануэль, чехословацкие - Ота Филип и Габриель Лауб, российские - Лев Копелев, Лидия Чуковская, Анатолий Левитин-Краснов, поэт и певец Александр Галич, историк Александр Некрич, иранский поэт Реза Барахени, американские ученые - лауреаты Нобелевской премии Сальвадор Луриа и Джордж Уолд, директор Международного трибунала над военными преступниками им. Бертрана Расселла пуэрториканец Мартин Состр, турецкий сенатор Ахмед Демир Юдже, пакистанский политический деятель Икбал Ахмад, известные деятели "пражской весны" Иржи Пеликан и Антони Лим, редактор журнала "Свободная Палестина" Абдиен Жабара, редактор издающегося на Западе украинского журнала Богдан Кардюк, генеральный секретарь правительства в эмиграции китайского Восточного Туркестана Иса Юсуф Альптекин и многие другие. В нескольких странах, в том числе в США, Турции, Италии, Франции, Швеции были организованы комитеты за освобождение М.Джемилева, куда входили виднейшие общественные деятели, ученые, писатели и журналисты;2.
19 февраля 1976 года в адрес XXV съезда КПСС академик Андрей Сахаров и опальный генерал Петр Григоренко в телеграмме Президиуму XXV съезда КПСС писали:
"Девятый месяц голодает в Омской тюрьме Мустафа Джемилев, арестованный по заведомо ложному обвинению, участник движения крымских татар за возвращение из изгнания.
Следствие закончилось пять месяцев назад. Суд затягивается в расчете на смертельный исход. Родные, друзья в тревоге за жизнь Мустафы.
Неоднократно возникали слухи о его смерти. Эти слухи не опровергаются. У старика-отца тяжелейший сердечный приступ, мать постоянно в слезах. Неоднократные просьбы освободить Мустафу до суда оставлены без ответа. С точки зрения правосудия содержание умирающего под стражей бессмысленно и бесчеловечно.
По поручению родителей просим оказать влияние на судебные власти с целью срочного освобождения Джемилева Мустафы до суда под поручительство или под залог";3.
Религиозный писатель-эмигрант Анатолий Левитин-Краснов направил послание Президенту Египта Анвару Садату, муфтиям, муллам, всем верующим мусульманам с призывом выступить в защиту Мустафа Джемилева:
"Дорогие братья-мусульмане!
Я - верующий христианин, но нас с вами соединяет вера в единого Бога - Бога любви и правды, который предписывает нам помогать своим ближним и строго карает за эгоизм и равнодушие. Мустафа - верующий мусульманин... Неужели вы оставите его в беде, неужели не поможете страдающему собрату?!
Протестуйте перед советским правительством, помогите!
Не отвратит ли в противном случае Бог браней и Господь побед от вас свое лицо?";4.
Группа молодых крымских татар из Крыма и близлежащих к нему областей в заявлении в организацию "Международная Амнистия" и А. Сахарову пишут: "Трагедия Мустафы - это трагедия целого народа, у которого отняли Родину, язык, историю и культуру";5.
14 апреля 1976 года, после нескольких отсрочек, в Омске начался суд над Мустафой Джемилевым.
Зал заседания был заранее заполнен людьми - публика была специально подготовленная. В вестибюле начала суда ожидали родственники и друзья Мустафы. В 10 часов им сказали, что мест в зале нет и пропустят только ближайших родственников Джемилева: мать, сестру Васфие, братьев Асана и Анафи. Не допустили в зал и прибывших из Москвы академика Андрея Сахарова и Елену Боннэр.
Согласно обвинительному заключению, "основанием к возбуждению дела явилось то обстоятельство, что Джемилев в период с осени 1974 года по июль 1975 года систематически в устной форме излагал заключенному В.Дворянскому заведомо ложные измышления, порочащие советский государственный и общественный строй, а также изготовлял и распространял документы такого содержания".
М.Джемилеву инкриминировалось также написание и распространение (или подготовка к распространению) "клеветнических документов" (письмо Ильми Аметову с критикой журнальной статьи о крымских татарах, проект "Декларации принципов крымско-татарского движения", полученные Джемилевым в лагере письма и поздравительные открытки, в которых обвинение усмотрело националистический дух).
В первый же день суда Дворянский, на показаниях которого строилось обвинение Джемилеву, отказался от них, заявив, что дал показания под давлением сотрудников КГБ. Старания прокурора "вырулить" ход процесса в нужном следствию направлении успехом не увенчались. Кроме угроз, как сказал Дворянский, на него действовали и посулами: обещали перевод в Узбекистан, досрочное освобождение, устройство в университет. После допроса других свидетелей стало понятно, что следствие разваливается буквально на глазах.
Несмотря на многомесячную голодовку, М. Джемилев не изменил своим принципам и, как это было и в ходе других процессов, использовал трибуну суда для выражения своих взглядов:
Джемилев: Я не сомневаюсь, что крымскотатарский вопрос будет все же разрешен, как бы этому не противились наши враги. Но, очевидно, для этого еще многим придется пройти через подобного рода процессы, где против них будут выдвигаться лицемерные обвинения в клевете на мудрую ленинскую политику КПСС и правительства, обвинения в том, что они поднимают "несуществующий" национальный вопрос...
Судья стучит по столу и требует прекратить пропаганду. Возмущается и прокурор. Судья спрашивает у Джемилева: "У вас все?"
Джемилев: В обвинительном заключении далее говорится: "Несмотря на то, что обвиняемому хорошо известно, что татарский народ, ранее проживавший в Крыму, является равноправным со всеми народами нашей страны, он в другом документе, так называемой "Декларации принципов национального движения крымских татар" призывает к "национальному возрождению" этого народа, возводит клевету на реальные права каждого советского человека выбирать место жительства по своему усмотрению".
Я уже говорил, почему вменяемые мне документы не могут быть предметом судебного разбирательства. Кроме того, ни в этой "Декларации", ни в других приобщенных к делу записях не говорится о реальных правах выбирать место жительства в том контексте, как это приведено в обвинительном заключении. Оставлю на совести составителя обвинительного заключения и его опять-таки неуклюжую попытку ввести элемент заведомости - по-видимому, обойтись без этой демагогии он не может. Но поскольку здесь затрагивается один из главных аспектов крымскотатарского национального вопроса, я не считаю возможным отказаться от разбирательства по этому пункту обвинения. Полагаю, что суд должен произвести судебное следствие и допросить необходимое число свидетелей, задавшись вопросом: имеют ли крымские татары равные возможности прописаться и трудоустроиться в Крыму или же они подвергаются дискриминации по национальному признаку? Свидетелями, конечно, могут быть только люди, которые сталкивались с этим вопросом, то есть крымские татары. пытавшиеся прописаться и трудоустроиться в Крыму, в том числе и те, кому все же удалось прописаться...
Конечно, согласно известной презумпции, которую признает и советское уголовное право, не обвиняемый должен доказывать свою невиновность, а обвинение - виновность обвиняемого. То есть в данном случае обвинение должно было бы доказать, что цитируемое им утверждение обвиняемого является клеветническим. Но поскольку оно уклонилось от этой своей обязанности, то я не возражаю, чтобы в этом вопросе бремя доказывания было возложено на меня. Ведь если это в самом деле судебное разбирательство, а не что-то другое, то обвинение должно проверяться. И если выяснится, что в вопросе прописки и трудоустройства крымских татар в Крыму никаких ограничений по национальному признаку не было и нет, то я готов признать себя виновным в клевете на советский строй и безропотно понести самое суровое наказание";6.
На следующий день в своем последнем слове М.Джемилев полностью разоблачил несправедливый характер суда, дав собственную, куда более соответствующую истинному положению дел, оценку национальному движению крымских татар.
"...Мне остается теперь сказать несколько слов о том, чего добивались и чего не добьются организаторы этого дела. Первоочередной их задачей является, конечно, изолировать меня еще на какой-то срок от моих соотечественников и единомышленников, чтобы я не мог принять участие в национальном движении своего народа и общедемократическом движении. В этой связи хочу заметить, что в КГБ всегда переоценивали роль личностей. Национальное движение - это следствие того, что существует требующий справедливого решения национальный вопрос, а не результат пропаганды и деятельности отдельных недоброжелательных к советской власти индивидуумов, как это хотят представить карательные органы. Поэтому, я не сомневаюсь в том, что найдется достаточно людей, которые займут мое место в движении и будут выполнять свой национальный долг быть может намного лучше, чем это пытался делать я. Не удастся карательным органам подобной демонстрацией откровенного пренебрежения к законам запугать участников национального движения. Наоборот, надеюсь, что этот произвол будет лишь способствовать активизации Национального движения, которое, я верю, в конечном счете добьется справедливого решения нашего национального вопроса…";7.
Омский областной суд приговорил М.Джемилева к двум с половиной годам лишения свободы в исправительно-трудовой колонии строгого режима.
В тот же день родственникам Мустафы разрешили свидание, которое шло через двойную стеклянную перегородку. Родственники сказали Мустафе, что все его друзья, и среди них семья Григоренко и семья Сахарова, просят его снять голодовку. Сделано все, чтобы дело стало достоянием гласности. Снятие голодовки облегчит и кассацию. Мать особенно уговаривала Мустафу - от себя и от его больного отца. Мустафа согласился снять голодовку.
Через несколько дней после суда, 17 апреля 1976 года, в защиту М.Джемилева выступил бывший советский историк (на тот момент уже эмигрант) Александр Некрич, опубликовавший заявление для печати "Смеем ли мы молчать?":
"...Крымский татарин Джемилев отдал многие годы своей жизни борьбе за восстановление гражданских прав крымско-татарского народа и возвращение его на историческую родину в Крым, откуда крымские татары были насильственно депортированы в мае 1944 г. Хотя незаконность этого акта была позднее признана советским правительством и формально все права крымских татар были восстановлены, им не дают жить на земле своих отцов...
...Я обращаюсь ко всем людям, считающим себя порядочными:
Не закрывайте глаза на творящиеся произвол и беззаконие.
И я спрашиваю вас: "Смеем ли мы молчать?!" ...
Сегодня нужно спасти Джемилева. В этом наш долг, человеческий и профессиональный.
И отрешимся от постыдного молчания";8.
Писатель Лев Копелев в статье-обращении "Спасти Мустафу Джемилева!" 22 апреля написал: "Чудовищный приговор должен быть отменен, чтобы спасти жизнь Мустафы Джемилева, чтобы избавить всех нас - его соотечественников и сограждан - от позорной вины";9.
Группа содействия выполнению Хельсинкских соглашений составила документ о нарушении гуманитарных статей Заключительного Акта Европейского Совещания в "деле Джемилева".
Несмотря на многочисленные обращения в защиту М.Джемилева, он был отправлен отбывать наказание на Дальний Восток, в лагерь строго режима "Приморский";10.
Перед окончанием срока в декабре 1977 года Мустафа в письме от 20 октября сообщал: "...Меня лишили права на свидание. Одновременно объявили о переводе в бригаду грузчиков, т.е. очевидно предполагается создать необходимое "окружение". И вообще тут сомнительная возня, визиты гебистов.., напоминает все обстановку в период последних моих дней в Омской зоне. Я подал заявление с требованием водворить меня в одиночку". 23 октября он объявил голодовку и был вскоре переведен в ШИЗО.
8 ноября Джемилев, получив от администрации заверения, что дело на него не готовится, голодовку снял.
В конце октября - начале ноября 1977 года Петр Григоренко и Андрей Сахаров сделали заявления о возможном возбуждении нового уголовного дела против М.Джемилева. В середине ноября они вместе с Решатом Джемилевым направили Генеральному прокурору СССР Руденко и министру внутренних дел СССР Щелокову телеграммы с призывом не допустить нового сфальсифицированного судебного процесса над М.Джемилевым;11.
В связи с предстоящим освобождением М.Джемилев сообщил лагерной администрации, что хочет поселиться у родителей в Крыму. Администрация послала в Крымскую область запрос и получила из Белогорского райисполкома ответ, датированный 28 октября 1977 года, что родители М.Джемилева проживают на территории Белогорского района Крымской области с грубейшим нарушением паспортного режима, и "как спецпереселенцам им прописка в Крыму ограничена", поэтому "направлять в Крым Джемилева М. нецелесообразно, т.к. ему в прописке будет отказано".
Ознакомленный с письмом председателя наблюдательной комиссии при Белогорском райисполкоме Крымской обл. подполковника Цапенко начальнику лагеря, М.Джемилев 16 ноября 1977 года написал ему:
"В связи с Вашими доводами, обосновывающими отказ мне в прописке, прошу уточнить:
В случае отказа дать исчерпывающий ответ по всем перечисленным вопросам я вынужден буду рассматривать Ваши доводы, приведенные в письме № 22 от 28.10.77, как безответственные, антиконституционные и, полагаю, подпадающие под диспозицию ст. 74 УК РСФСР (и соответствующей статьи УК УзССР) об ответственности за нарушение национального равноправия граждан СССР".
Ответа на свое письмо М.Джемилев не получил.
29 января 1978 года он направил заявление в Президиум Верховного Совета СССР, в котором, изложив содержание письма Цапенко и своего запроса к нему, просил сообщить, "действительно ли крымские татары до настоящего времени рассматриваются в СССР как спецпереселенцы, и действительно ли существуют государственно-правовые нормы об ограничениях на их прописку в Крыму".
Если подобные ограничения официально существуют, пишет он далее, я требую их отмены, т.к. они противоречат статьям 34, 36 Конституции СССР и являются нарушением общепризнанных основных прав человека. Но, если даже и не существует в настоящее время официальных норм об ограничениях в правах крымских татар, то несомненно, что подобные ограничения широко практикуются, о нем свидетельствует, в частности, и письмо подполковника Цапенко № 22 от 28 октября 1977 года. Мне известно, что в настоящее время в Крыму находятся сотни семей крымских татар, которым отказано в праве на прописку и трудоустройство, в результате чего они оказались в крайне тяжелом экономическом положении. Кроме того, известно много случаев насильственного выселения семей крымских татар за пределы Крыма и иных не правомерных репрессивных мер.
В соответствии со статьями 49 и 58 Конституции СССР М.Джемилев просил организовать правительственную комиссию с участием представителей крымских татар для расследования положения в Крыму.
30 ноября 1977 года М. Джемилева спецэтапом, на самолете и в наручниках, доставили в Ташкент. 22 декабря по завершении срока, он был освобожден со справкой, где в графе "следует к месту жительства" был проставлен ташкентский адрес его брата Асана. Как и в лагере, Мустафа заявил, что намерен поехать к своим родителям в Крым. Он отказался получать паспорт в Ташкенте и направил в Прокуратуру и МВД УзССР заявления, в которых просил разрешения воспользоваться своим правом выбирать место жительства, поскольку в приговоре ни ссылка, ни высылка указаны не были.
С первого дня на свободе за ним вплотную стали ходить агенты - "конвой" доходил иногда до 15 человек. 30 декабря 1977 года М. Джемилеву объявили постановление об административном надзоре, в правила которого входила регистрация 1, 15 и 22 числа каждого месяца. Начальник отдела профилактики городской милиции майор Курбанов сказал ему при этом, что 1 января 1978 года, то есть послезавтра, он может и не отмечаться. Однако 4 января Джемилева вызвали в милицию и составили протокол о нарушении правил надзора. Судья в тот же день оштрафовал его за это на 20 рублей. "Слова к делу не подошьешь", - сказал судья, когда Джемилев сослался на свой разговор с Курбановым.
С 9 января до конца месяца М.Джемилев находился в больнице - 10-месячная голодовка перед последним судом и голодовка в лагере сильно подорвали его здоровье;12.
29 декабря 1978 года истекал второй полугодичный срок надзора над М.Джемилевым. Так как ранее ему говорили в милиции, что по окончании надзора он может поехать к родителям в Крым, он купил билет на 30 декабря. Однако 29 декабря ему было объявлено о новом продлении надзора.
М.Джемилев направил Генеральному Прокурору СССР и начальнику Октябрьского РОВД г.Ташкента письмо, в котором указал, что установленный за ним надзор с предписанием жить в Ташкенте противоречит закону, т.к. после освобождения из заключения он принудительно был отправлен в Ташкент, где не хочет и не имеет возможности прописаться. Он сообщил, что выезжает из Ташкента в Крым к родителям, где уведомит сотрудников милиции о своем прибытии.
30 декабря М.Джемилев был задержан на аэродроме и получил второе "нарушение" правил надзора. (Первое нарушение было 1 января 1978 года, когда Джемилев с разрешения майора милиции Курбанова пропустил регистрацию, которая выпадала на праздничный день.)
19 января 1979 года было сфабриковано третье нарушение. В этот день поздно вечером на квартиру его брата Асана Джемилева, где обязан был находиться Мустафа, пришел сотрудник милиции. Как это бывало и раньше, открывшая ему дверь жена Асана отказалась вызвать Мустафу, хотя он и был дома. Через несколько дней в милиции был составлен протокол о том, что М.Джемилева не было дома - недостающее третье нарушение, необходимое для возбуждения уголовного дела.
22 января М.Джемилев направил в Президиум Верховного Совета СССР и начальнику Октябрьского РОВД г. Ташкента заявление с отказом от советского гражданства и просьбой разрешить покинуть пределы СССР. К заявлению приложены паспорт и копии двух приглашений (вызовов), посланных ему в 1975 и 1978 годах родственником, проживающим в США.
В заявлении М.Джемилев подчеркивал, что отказ от советского гражданства не означает отказ от своей национальной территории - Крымского полуострова, а продолжать добиваться права на возвращение своего народа в Крым и восстановления его национальной государственности он будет независимо от места проживания.
В заявлении также было сказано, что он согласен аннулировать свое заявление об отказе от советского гражданства, если крымским татарам будет разрешено беспрепятственно переселяться в Крым и официально будет объявлено об отмене всех ныне действующих гласных и негласных указов, постановлений и инструкций, ограничивающих гражданские права крымских татар по их национальному признаку.
8 февраля 1979 года М.Джемилева вызвали в милицию, якобы в связи с его заявлением об отказе от гражданства. Здесь его арестовали по обвинению в "злостном нарушении правил административного надзора".
Следователь Стражев закончил дознание через пять дней. Просьбы М.Джемилева и его родственников допросить их он отклонил, заявив, что ему достаточно показаний милиционера и сопровождавших его лиц.
Поданные Иззетом и Хатидже Хаировыми и Эдие Джемилевой (супругой брата Асана) письменные показания о том, что в ночь с 19 на 20 января они были вместе с М.Джемилевым на квартире Асана Джемилева, следствием были проигнорировано.
18 февраля М.Джемилев, протестуя против заведомо ложного обвинения, объявил голодовку;13.
Новый суд над Мустафой Джемилевым был назначен на 1 марта 1979 года. Накануне суда в Ташкент вылетел академик А.Сахаров, чтобы присутствовать на процессе.
Позднее А. Сахаров написал: "В начале 1979 года мне стало известно, что новое дело возбуждено против Мустафы Джемилева, только что вышедшего из заключения. Он вновь арестован, на этот раз формально за нарушение “правил надзора” (а по существу это было продолжение перманентных репрессий за общественную активность)";14.
В назначенный день суд не состоялся, и было без объяснений объявлено, что он отложен до 13 марта. Неожиданно судебное разбирательство было проведено 6 марта.
О начале суда не были извещены ни адвокат Шальман, ни родственники подсудимого. Джемилева доставили в кабинет судьи Петрова, где находились еще два заседателя, секретарь, какой-то адвокат и три милиционера. Суд проходил также без участия прокурора, в кабинете судьи Петрова, где находились еще два заседателя, секретарь, приглашенный судом адвокат и три милиционера. Мустафу Джемилева внесли в кабинет на носилках (со дня ареста он голодал).
М.Джемилев отказался от "казенного" адвоката и заявил несколько ходатайств: о том, чтобы ему предоставили возможность привлечь адвоката по своему усмотрению, возвратили изъятые выписки, вызвали дополнительных свидетелей (его родственников, которые могли бы подтвердить, что вечером 19 января он был дома, и снять, таким образом, одно из инкриминируемых нарушений) и, наконец, чтобы слушание было открытым и происходило в зале, а не в кабинете.
Все ходатайства были отклонены, поэтому М.Джемилев отказался от участия в процессе, однако подал письменное заявление, где вновь доказывал необоснованность обвинения. Его вывели из кабинета и водворили в камеру при суде. Примерно через час Мустафе сообщили, что дело будет слушаться без его участия (отметим, что Уголовно-процессуальный кодекс, действовавший в то время, прямо запрещает это).
Судья позвонил на работу одному из братьев Мустафы Анафи Джемилеву, чтобы тот разыскал Асана Джемилева для явки в суд. Оказалось, что Асан в командировке. Таким образом стало известно о начале процесса. Нескольким родственникам и друзьям Мустафы удалось прорваться на слушание дела.
Судья объявил, что подсудимый отказался от участия в судебном разбирательстве, поэтому слушание будет происходить без его участия. Присутствовавшие родственники и друзья в знак протеста покинули помещение. Остались лишь милиционеры и сотрудники КГБ.
Через 4 часа судья объявил приговор, в котором было сказано, что Джемилев "в нарушение установленного административного надзора... вел антиобщественный образ жизни, злостно уклонялся от трудоустройства и прописки", не реагировал на профилактические беседы и предостережения о трудоустройстве, в связи с чем надзор дважды продлевался. Суд приговорил его к лишению свободы сроком на 1 год и 6 месяцев. Однако, применив к Джемилеву ст. 24, 42 УК УзССР, назначил ему более мягкое наказание, - ссылку сроком на 4 года.
В тюремный "воронок" Мустафу - это был семнадцатый день его голодовки - втащили волоком.
11 марта родственники, наконец, сумели добиться свидания, полагающегося после суда. Мустафа был очень слаб, в разговоре с родными признался на постоянные боли в сердце. Приговора он к этому времени еще не получил (по закону копия приговора вручается осужденному не позднее 3-х суток после его вынесения). Через полчаса свидание было прервано, т.к. Мустафа и его родственники по привычке произносили некоторые слова на крымскотатарском языке, а им приказано было говорить только по-русски. В этот день Мустафа снял голодовку;15.
Кассационная жалоба была отклонена Ташкентским облсудом 22 марта 1979 года. Приговор остался прежним.
В начале апреля родственникам сообщили, что Мустафа направлен этапом в ссылку в Усть-Майский район Якутской АССР (Южная Якутия). Однако 31 мая 1979 года он был доставлен на Колыму - в пос. Зырянка Верхне-Колымского р-на Якутской АССР. Ввиду "острой нехватки жилья" в поселке на первое время его поместили в холле местной гостиницы. Вскоре М.Джемилев устроился на работу и получил место в общежитии.
5 июня М.Джемилев направил Генеральному Прокурору СССР (копия - начальнику районного ОВД майору Масалову В.Ф.) заявление, в котором просил (это же ходатайство содержалось и в его кассационной жалобе) произвести обратную замену четырех лет ссылки на полтора года лишения свободы. Один из мотивов такой просьбы: в таком случае у него значительно увеличиваются шансы застать в живых после отбытия срока больного 82-летнего отца. В крайнем случае М.Джемилев просил этапировать его в другой район, где не так остра жилищная проблема, и он мог бы жить вместе с кем-нибудь из близких.
По окончании срока ссылки в 1982 году выехал с супругой Сафинар и ребенком в Крым;16, откуда через три дня вместе с семьей был выдворен и поселен под гласный административный надзор МВД в г.Янгиюле Ташкентской области. Работал слесарем, разнорабочим.
В ноябре 1983 года М.Джемилева арестовали в шестой раз. До ареста Джемилев в течение нескольких месяцев находился под следствием под подпиской о невыезде. Он был арестован во время очередного допроса по обвинению в нарушении ст. 191-4 УК УзССР (аналог ст. 190-1 УК РСФСР).
На этот раз ему вменялось в вину написание "клеветнических" открыток друзьям в Нью-Йорк, а также в том, что он "в провокационных целях" [какова формулировка! – Г.Б.] пытался похоронить в Крыму отца, умершего в г. Абинске Краснодарского края в семье дочери, но завещавшего похоронить себя в Крыму (похоронную процессию не допустили на паромную переправу через Керченский пролив и тело покойного было предано земле в станице Тамань), запись на магнитофон передач зарубежных радиостанций, письмо японской радиовещательной корпорации NHK с одобрением позиции Японии в территориальном споре с СССР.
В феврале 1984 года Ташкентский облсуд по обвинению в "составлении и распространении документов, порочащих советский государственный строй и его политическую систему", а также в организации массовых беспорядков при попытке похоронить отца на территории Крыма, приговорил его к 3 годам лишения свободы в лагерях строгого режима. Срок отбывал в лагере "Уптар" Магаданской области РСФСР;17.
Перед окончанием срока заключения против М.Джемилева было возбуждено новое уголовное дело по статье 188-1 УК РСФСР ("Злостное неподчинение законным требованиям администрации мест лишения свободы"). На закрытом процессе в п. Уптар в декабре 1986 года он был признан виновным, но вынесенный приговор не предусматривал продолжения заключения, благодаря развернувшейся в мире кампании в защиту советских политзаключенных и некоторому смягчению курса советского руководства в отношении них. Был приговорен к 3 годам лишения свободы условно с 5-летним испытательным сроком и освобожден из зала суда.
Примечания
1 ХТС, вып. 38, 31.12. 1975 г. Издательство "Хроника", Нью-Йорк, 1975, с. 57-62.
2 Аблаев Ремзи. Предисловие // Российская Федерация против Мустафы Джемилева. Омский процесс. Апрель 1976. - Симферополь: "Оджакъ", 2003. С.3-4.
3 ХТС, вып. 39, 12.03.2024 г. Издательство "Хроника", Нью-Йорк, 1976, с. 55.
4 ХТС, вып. 39, 12.03.2024 г... с.54-55.
5 Заявление подписали Э. Сейтвапов, И. Ибрагимов, Сеитосман и Сеитмустафа Смаиловы, Д. Абдулаева, С. Ягъяев, М. Усеинов, Р. Карашаев, М. Куртвелиев.
6 Российская Федерация против Мустафы Джемилева. Омский процесс. Апрель 1976. - Симферополь: "Оджакъ", 2003. С.5.
7 Российская Федерация против Мустафы Джемилева... С. 44.
8 ХТС, вып. 40, 20.05. 1976 г. Издательство "Хроника", Нью-Йорк, 1976, с.37.
9 ХТС, вып. 40. 20.05. 1976 г..., с.38.
10 ХТС, вып. 42. 8.10. 1976 г. Издательство "Хроника", Нью-Йорк, 1976, с. 30-31.
11 Там же.
12 ХТС, вып. 48, 14.03. 1978 г. Издательство "Хроника", Нью-Йорк, с. 98-101.
13 ХТС, вып. 52, 1.03.2024 г. Москва, Самиздат, с. 94.
14 Сахаров А. Воспоминания. В 2-х томах. Том первый. М.: "Права человека", 1996. -С.738.
15 ХТС, вып 53. Москва, Самиздат, 1 августа 1979. Переиздано: Нью-Йорк, Издательство "Хроника", 1980. Сс. 9-14.
16 Репрессии против активистов национального движения одновременно были и тяжелым испытанием для их родных. Иезуитство власти было беспредельным, по отношению к детям и близким политзаключенных крымских татар устанавливалась постоянная "опека", им препятствовали в получении высшего образования и профессиональном росте.
17 Материалы следствия, судебного процесса и обвинительного приговора опубликованы в книге: Шестой процесс Мустафы Джемилева. Материалы следствия и запись судебного процесса. 1983-1984. Ташкент. - Симферополь, 2001. - 496 с.