На конференции рассматривались важнейшие аспекты истории Второй мировой войны и их отражение в современной действительности. Участники конференции констатировали контроверсийный, порой остро дискуссионный и сегодня, спустя 7 десятилетий – темы Второй мировой войны для разных стран и национальных сообществ.
Общеизвестно, что в современной Украине идет борьба за коллективную память. Как характеризует эту ситуацию львовский историк Александр Зайцев, «было бы упрощением говорить о борьбе «исторической правды» против советских фальсификаций истории. В действительности соревнуются два мифа: советский миф о «Великой Отечественной войне» и украинский национальный миф «боротьби за волю і незалежність», центральное место в котором занимает ОУН-УПА. Память о войне есть лишь одним из полей битв двух исторических мифологий: украинской национально-государственной в консервативной, либеральной и интегрально-националистической версиях, и пророссийский с подвидами советскими, славянско-православными и евразийскими, которые время от времени устраивают между собой удивительные комбинации, когда, например, комунисты выступают завзятыми апологетами канонического православия».
Какова историческая память современных поляков? Об этом было выступление польского исследователя Рафала Внука, представлявшего Люблинский институт национальной памяти. Он отметил, что польские исследователи уделили немало внимания ликвидации «белых пятен» - в середине 1990-х появились первые серьезные работы, посвященные деятельности ОУН-УПА, военным и послевоенным принудительным выселениям, польско-украинским, польсько-еврейским, польсько-белорусским взаимоотношениям. Катынь стала одним из важнейших, если не важнейшим, символом польськой мартирологии, таким, как Освенцим и Майданек. Сталин – в той же мере, как и Гитлер, ответственен за ІІ Мировую войну. Правда, как отмечает Р.Внук, польская историческая память о Второй мировой войне находится в противоречивых отношениях с исторической памятью соседних народов – в частности, украинцев, литовцев, белорусов.
Французская исследовательница Александра Гуджон заинтересовалась вопросом, какова историческая память о войне в сегодняшней Белоруси – в советское время характеризовавшейся как «Партизанская республика» - и отметила: «С тех пор, как Лукашенко пришел к власти, упоминание сталинских репрессий официально запрещают в Белоруси, ибо они доказывают криминальную сторону советского режима и подрывают героический имидж советского режима в период Второй мировой войны… В постсоветской Беларуси нет консенсуса относительно нарратива памяти, особенно Второй мировой войны…».
Доклад Гульнары Бекировой был посвящен теме депортации 1944 года в контексте исторической памяти крымских татар. (Текст доклада в переводе с украинского языка публикуется ниже.)
В рамках конференции состоялось открытие выставки “УПА: история непокоренных» (совместный проект Службы безопасности Украины и Центра исследований освободительного движения при участии Украинского института национальной памяти), которую составили материалы Отраслевого государственного архива СБУ и архива ЦДВР.
* * *
Гульнара Бекирова
Депортация крымскотатарского народа 1944 года
и ее отражение в исторической памяти крымских татар
В исторической памяти современного крымскотатарского народа депортация 1944 года является ключевым событием. Не случайно и сегодня, спустя шестьдесят пять лет, митинги памяти жертв депортации собирают многие тысячи людей как в Крыму, так и во всех без исключения общинах крымских татар 1.
Оценивая значение депортации с точки зрения развития национального самосознания крымских татар, следует отметить, что изгнание, годы на чужбине и сегодня являются теми факторами национального самосознания, которые консолидируют и цементируют крымскотатарский этнос.
Депортация оценивается исторической памятью крымских татар как наиболее значимое событие, прежде всего, потому, что эта память связана с историей каждой семьи. Это событие затронуло самые существенные стороны в личной жизни людей: практически в каждой семье были умершие в первые годы высылки. Кроме того, депортация на долгие годы предопределила жизнь людей на чужбине – что по-прежнему особенно драматически воспринимается представителями старшего поколения крымских татар, связывавшими с жизнью на родине свои мечты и самые сокровенные чаяния (в общении с представителями старшего поколения, как правило, обнаруживается мотив: «если бы не выселение, жизнь сложилась бы иначе»).
Существовавший долгие десятилетия запрет на возвращение крымских татар в Крым еще более усилил значение самого понятия «депортация». В период изгнания фактически начался процесс сакрализации исторической родины – Крыма, а сама идея возвращения была возведена в некий абсолют, категорический императив. Чем более сильны были запреты со стороны власти на возвращение крымских татар на родину, тем более сильным становилось стремление вернуться. Образ далекой недостижимой родины (основная часть крымских татар до начала массовой репатриации находилась за много тысяч километров от исторической родины - в Узбекистане) за годы чужбины выкристаллизовался по сути в землю обетованную.
Исключительно позитивно – как в советский период, так и поныне - крымские татары оценивали людей, приложивших наиболее активные усилия для возвращения народа на родину. Национальными героями стали Муса Мамут 2, Мустафа Джемилев 3, Айше Сеитмуратова 4 – хотя в интерпретации официальной советской пропаганды они были преступниками, а двое последних - даже рецидивисты.
Иное восприятие наблюдается у крымских татар и в отношении советских политических деятелей. Если в исторической памяти иных народов сегодня можно наблюдать некоторую позитивизацию личности Сталина, то никакого исторического прощения или снисхождения со стороны крымских татар к нему по-прежнему не наблюдается (несколько лет назад община крымских татар Москвы, поддержанная соотечественниками в Крыму, фактически предотвратила установку памяти Сталину-Черчиллю-Рузвельту в Ливадии, мобилизовав общественность во всем мире) 5.
Совершенно очевидно, что особое значение тема депортации приобретает потому, что сегодня, спустя два десятка лет после начала массовой репатриации, не определен статус крымскотатарского народа в Украине, а крымскотатарская проблема не получила правового решения. Отсутствие как реального правового документа, регулирующего решение проблем народа, так и символического извинения за содеянное властями, еще более способствует символизации акта депортации. Два этих обстоятельства усугубляют и доселе не отреагированный травматичный опыт депортации для тех, кто ее лично пережил 6.
Жгучая, острая обида непосредственных свидетелей депортации постоянно транслируется в публикациях крымскотатарских СМИ. Эти публикации вкупе с тем, что годовщины депортации отмечаются на государственном уровне, являются сильным раздражителем для пророссийских СМИ Крыма. Стало уже общепринятым явлением, что незадолго до 18 мая (день депортации крымских татар) крымские газеты пророссийского направления публикуют статьи о коллаборационизме крымских татар в период войны. Эти поляризованные дискурсы явно не способствует общественному примирению и выработке некоего метанационального нарратива крымского уровня.
В последнее время в крымскотатарском сообществе были озвучены идеи увековечения памяти жертв геноцида 1944 года. В частности, автор данного доклада весной 2008 года выступил в ряде крымскотатарских СМИ со следующей идеей: «Для евреев Холокост, или Шоа, или Катастрофа – это синонимы – это грандиозный символ единства еврейской нации. Я убеждена, для крымских татар депортация 1944 года – та же Катастрофа и такой же символ единства и солидарности. Посмотрите, какое значение для консолидации еврейской нации имело создание историко-мемориального комплекса Яд-Вашем да и само понятие «холокост». Думаю, для крымских татар уже назрела необходимость подумать о своем Яд-Вашеме – национальном мемориале, цель которого должна быть сформулирована как – увековечение памяти каждого соотечественника, погибшего в результате депортации. Да, к счастью у нас во многих населенных пунктах Крыма есть памятники жертв депортации… Однако на мой взгляд, пора задуматься и о комплексе, которые бы включал в себя музей, архив, библиотеку, научный центр, который бы безотлагательно задался целью внести в коллективную память крымскотатарского народа имя каждого погибшего в изгнании соотечественника. Делать это нужно без промедления. Ведь если Яд-Вашем был основан уже в 1953 году, то с момента депортации крымских татар прошло более шести десятилетий, и это означает, что люди уходят, а с ними уходит и только им известные знания о том времени».
На состоявшемся 19-23 мая 2009 первом в истории Всемирном конгрессе крымских татар идея создания подобного комплекса была озвучена уже представителями московской диаспоры крымских татар Айдером Муждабаевым и Мустафой Мухтеремовым. Мотивация была такова: "Вероятно, многие могут сказать: у крымскотатарского народа столько проблем, что сейчас не до мемориала. Это так, много. И вряд ли в ближайшие годы будет меньше. Но если не брать в расчет материальные, то серьезнейшая моральная проблема состоит в том, что пока сделано очень мало для того, чтобы память о геноциде нашего народа была увековечена не только в памяти самих крымских татар. К чему это приводит? К тому, что огромное количество людей в Украине, России и во всем либо не знают ничего о геноциде крымских татар, либо считают депортацию чем-то вроде турпоездки, пусть принудительной, затянувшейся, даже несправедливой но все-таки не смертельной. Но мы-то знаем, что это не так. Что для небольшого народа Крыма гибель каждого третьего (если не более) человека значила примерно то же, что для еврейского народа последствия холокоста. Некорректно сравнивать масштабы трагедии в абсолютных цифрах. Но суть-то у них одна: попытка уничтожить народ, навсегда вычеркнуть его из истории человечества"... Страшную правду о катастрофе крымских татар, в отличие от холокоста, голодомора или массового истребления индейцев в США, знают единицы людей. (Даже многие молодые крымские татары – только по отрывочным рассказам родных.) И если мы хотим, чтобы уважение к нашему народу (и самоуважение народа) с годами росло в Крыму, в Украине и в остальном мире, без создания Большого мемориала жертв депортации не обойтись".
Если попытаться сравнить значение депортации 1944 года и войны 1941-1945 гг. для формирования национального самосознания крымских татар, то несомненно первое событие для крымских татар гораздо более значимо. Это вполне объяснимо - победу СССР во Второй мировой войне крымские татары встретили в местах спецпоселений, и радость от этой победы была омрачена горькой жизнью на чужбине. Правда, многие свидетели тех событий отмечают, что победа была встречена весьма положительно – в том числе и потому, что с ней вновь связывались надежды на возвращение на родину.
Надо заметить, что сегодня темы войны 1941-1945 гг. в определенной степени раскалывает крымскотатарское сообщество. Так, лидеры общенационального представительного органа крымских татар – Меджлиса крымскотатарского народа, ведомые легендарным диссидентом советского периода Мустафой Джемилевым, весьма скептически относятся к советским образам войны, за что время от времени подвергаются нападкам со стороны представителей старого, консервативного крыла движения – НДКТ ("Национальное движение крымских татар") – за, как им кажется, недостаточный пиетет по отношению к героям войны. Так, критику стронников НДКТ вызвало перезахоронение в Бахчисарае праха Эдиге Мустафы Киримала – одного из видных деятелей крымскотатарской эмиграции.
Сакрализация акта депортации – митинги и сопутствующие этому мероприятия, в том числе подготовленные молодежными организациями, и весьма сдержанное, если не сказать индифферентное отношение к победе в войне – таковы составляющие константы современного самосознания крымских татар.
Таким образом, крымскотатарский канон существенно отличается от советского канона войны, отстаиваемого лидерами русских организаций Крыма. Яркое проявление поляризованного дискурса особенно заметны по дискуссиям в интернете, где сегодня, особенно остро сталкиваются непримиримые точки зрения. Происходит реактуализация, казалось бы, ушедших в далекое прошлое мифов: «крымские татары – предатели, изменники Родины».
Особенно важно отметить в данном случае: конфликт версий исторической памяти и идентичностей создает высокую степень латентной, но периодически обостряющейся напряженности в регионе.
Таким образом, можно констатировать, что транснациональная версия историографии для современного крымского сообщества – утопия. Увы, в пространстве Крымского полуострова сегодня не приходится даже надеяться, что в обозримом будущем возникнет некая примирительная, универсальная историографическая парадигма. Такое положение дел, к сожалению, имеет скрытый, но значительный конфликтогенный потенциал.
Доклад на Международной конференции «Друга свiтова вiйна та вiдтворення iсторичної пам`ятi в сучаснiй Українi». 23-26 сентября 2009, Киев, Украина.
Примечания:
1 Недавно прошедший митинг в Симферополе, посвященный 65-летию депортации, собрал не менее 30 тысяч человек.
2 Муса Мамут в 1978 году совершил акт самосожжения в селе Донском в Крыму после того, как его вторично собирались привлечь к уголовной ответственности.
3 Джемилев Мустафа (род. в 1943 г.) – активист крымскотатарского и правозащитного движения СССР, за что в советский период был семь раз судим. В настоящее время – народный депутат Украины, председатель Меджлиса крымскотатарского народа.
4 Сеитмуратова Айше (род. в 1938) – активистка крымскотатарского движения, за что была дважды осуждена (в 1967 и в 1972 годах). В 1976 выехала в США.
5 Памятник лидерам большой тройки работы Церетели планировалось установить в Ливадии, но благодаря негативной общественной реакции в Крыму и в России, в том числе, Заявлению московского землячества крымских татар установку памятника удалось предотвратить.
6 В то же время отдельными представителями молодого поколения крымских татар (родившимися или выросшими на родине) порой высказывается мысль о придании понятию «депортация» более позитивное звучание, связав ее с идеей возвращения (Авдет).