| Cвидетельство о депортации Ниязи Асанова |
| Kirimtatar.com | |
| 22.09.2024 г. | |
|
Председателю ЗАЯВЛЕНИЕ Я, Асанов Ниязи, крымский татарин, 1934 года рождения, уроженец деревни Мамашай Бахчисарайского района Крымской АССР. Я являюсь свидетелем тотальной депортации крымскотатарского народа 1944 года, осуществленной сталинским коммунистическим режимом бывшего СССР. 18 мая 1944 года, в ходе спецоперации войск НКВД, я и члены моей семьи в составе: мать – Аметова Назиле (1902 г.р.), сестра – Асанова Абибе (1925 г.р.), брат – Асанов Ремзи (1927 г.р.), сестра – Асанова Азизе (1929 г.р.), сестра – Асанова Назифе (1931 г.р.), а также мои соотечественники, проживающие в деревне Мамашай (ныне с. Орловка) и в других местах Крыма, были насильственно выселены с территории Крыма. В пути следования эшелона люди болели, умирали от голода, болезней, испытывали страшные моральные страдания. На месте спецпоселения – садсовхоз №10 отделение №4 Янгиюльского района Ташкентской области УзССР – нашу семью поселили в старый заброшенный сарай, без окон, без дверей, с поломанной крышей, с треснутыми стенами, без полов. В условиях крайней недостаточности продуктов питания, питьевой воды, отсутствия санитарных условий люди болели, а также умирали от голода и массовых болезней – малярии, острых кишечных инфекций. Воду пили из арыков. Все члены нашей семьи, да и все остальные семьи переболели повально по несколько раз малярией и дизентерией В местах спецпоселений, я, мои близкие и все мои соотечественники находились до 1956 года под жестоким комендантским режимом, за нарушение которого была предусмотрена уголовная ответственность. Прилагаю на 7 листах мое свидетельство о том, как страшная трагедия депортации и жизни в условиях высылки прошла через мою личную судьбу и прошу считать мои свидетельства неотъемлемой частью данного заявления. На основании вышеизложенного, учитывая, что подобные преступления совершались в отношении всех моих соотечественников исключительно по национальному признаку, прошу Вас:
ПРИЛОЖЕНИЕ:
14.09.2024 года
/подпись Асанов Ниязи
Свидетельство о депортации Ниязи Асанова Я, Асанов Ниязи, крымский татарин, родился 9 июня 1934 года. Уроженец деревни Мамашай Бахчисарайского района Крымской АССР. На момент выселения в состав семьи входили:
На момент депортации семья проживала в деревне Мамашай Бахчисарайского района Крымской АССР. Жили в доме из 6 комнат, построенном моим отцом Болатовым Асаном, который погиб от рук кулацких бандитов в 1934 21 июня на Инкермане, по дороге из Севастополя домой – в деревню Мамашай, при исполнении служебных обязанностей. Имели приусадебный участок и домашнюю скотину (овцы, козы, корову и лошадь). 18 мая 1944 года ночью пришли два вооруженных солдата и офицер. Постучали в двери, мать открыла. Вошли в дом. Ничего не объяснив, офицер попросил у матери замок от наружных дверей, а солдаты приказали всем быстро одеться и выйти на улицу. Из дома ничего взять не разрешили. Всех нас погнали под ружьем на площадь в центр деревни. Площадь уже была почти заполнена народом. Вокруг площади стояли вооруженные солдаты с автоматами в руках и собаками. Все думали, что нас собрали на расстрел. Никому ничего не объяснили. Это было в два часа ночи. Под утро, на рассвете, нас погрузили на автомашины «студебеккер» и повезли на Бахчисарайский железнодорожный вокзал. Простояли мы на товарном вокзале, на платформах, целый день, а к вечеру нас погрузили в телячьи вагоны, окна которых были обтянуты колючей проволокой. Все документы, личные вещи, одежда, продукты питания, посуда остались дома, нам ничего не сообщили, за что и куда нас отправляют. Так из нашей семьи было выселено шесть человек. Вагоны были переполнены до отказа, в два яруса. В первом вагоне ехали сопровождающие нас военные, в остальных – крымские татары. В вагоне не было никаких условий. Не было воды, туалета, дышать было нечем, духота. Ехали через казахстанские степи, было жарко, душно, люди болели, ни о какой медицинской помощи не было и речи. Когда поезд останавливался, все, у кого была посуда, бежали за водой. Бывало, многие, не успев набрать воды, отставали от поезда и пропадали без вести. Питание выдавалось один раз в сутки – ведро баланды на вагон, по куску хлеба в сутки на каждого. Ни чашек, ни кружек не выдавали. Ели по очереди из случайно прихваченной кем-то посуды. В пути многие заболевали разными болезнями. От болезней и голода умирало очень много людей. Хоронить и держать трупы в вагонах не разрешали, поэтому трупы выбрасывали на ходу из поезда. Нас привезли на железнодорожный вокзал города Янгиюля Ташкентской области УзССР. Затем началось распределение по машинам, и нас повезли в отделение №4 садсовхоза №10. Погода стояла жаркая, 48-50 градусов жары. Поселили нас в старый заброшенный сарай без окон, без дверей, с поломанной крышей, стены в трещинах, без полов. Спали на полу, на соломе. Потом своими силами постепенно сделали ремонт и жили. Местное население относилось к нам вначале хорошо, но когда потом нас объявили предателями, то все местные стали называть нас предателями. Люди умирали от кишечно-инфекционных заболеваний: брюшного тифа, малярии, дизентерии. Мама, брат и сестра работали в совхозе разнорабочими. Работали по 8 часов в день. Труд оплачивался в очень минимальных размерах, на еду не хватало. Трудовую дисциплину никто не нарушал. В местах ссылки мы не могли свободно передвигаться, покидать территорию запрещалось. Нарушение комендантского режима каралось выселением в Сибирь на 20 лет. В 1946-47 годах некоторые семьи брали ссуду в размере 5000 рублей на строительство дома, но этих денег было очень мало. О приусадебных участках и речи не было. В 1950 году нашу семью перевели в отделение №6 того же совхоза №10 и дали две смежные комнатки в бараке, каждая по 9 кв.м. В 1944 году я пошел в школу. Спецпереселенцы ежемесячно ходили в комендатуру и подписывались, обязуясь не нарушать комендантский режим и не покидать пределы своего района. Комендантский режим был очень строгим. К нам в отделение №4 совхоза №10 ежемесячно приезжал из г. Янгиюля спецкомендант в контору отделения, куда приходили все члены семей и подписывались у него в журнале. Это было очень строго в одно и то же число каждого месяца. В 1951 году в апреле спецкомендант т. Ахмедов, нарушив установившуюся традицию, приехал для сбора подписей на день раньше, а в этот день мой брат Асанов Ремзи работал на дальнем участке отделения совхоза. Все рабочие-ссыльные, которые работали в ближних бригадах, были оповещены о том, что приехал спецкомендант. Они пришли и расписались в его журнале за апрель-месяц. А моего брата никто не оповестил, потому что он находился очень далеко, и поэтому мой брат не расписался в этот день. А по графику, когда комендант приезжать должен, все бригады получают задание на работу вблизи конторы и они являются сами без оповещения. Спецкомендант разозлился, что он один не явился для отметки и велел, чтобы мой брат завтра ждал его в конторе. Вечером, когда мой брат вернулся с работы, ему передали наказ коменданта. На другой день приехал комендант и с ходу набросился на брата, ругался, угрожал за то, что тот вчера не отметился в журнале. А через 2 дня он приехал на грузовой машине и переселил нашу семью в другой, дальний район в наказание за то, что брата не было, когда он приезжал в первый раз собирать подписи. Переселил он нашу семью в Нижнечирчикский район в село Курганчи Ташкентской области и это еще не все. В 1951 году я закончил 7 классов и собирался поступать в сельхозтехникум, который находился на железнодорожной станции Вревская в Чиназском районе. Тогда в Ташкент ехать учиться не разрешали. Когда я пришел к нашему спецкоменданту т. Ахмедову за разрешением, чтобы поехать в Чиназский район и сдать документы в сельхозтехникум, он потребовал мои документы. Я протянул ему свидетельство об окончании 7 классов и копию свидетельства о рождении, который я с трудом добился через почту из ОАГС города Симферополя. Мне прислали метрику не на фамилию Асанов Ниязи, 1934 г.р., то есть не на имя моего отца, а на его фамилию – Болатов Ниязи, так, оказывается, записали меня в архивной книге. Комендант рассердился, что я посмел затребовать метрическое свидетельство из Симферопольского архива и что мне теперь надо менять фамилию. Он разорвал метрику на моих глазах, бросил на пол и выгнал меня из своего кабинета, угрожая наказать за это. В 1944-56 годах в местах спецпоселения был полный беспредел, спецкоменданты что хотели, то и делали, они были и богом и царем. Никаких условий для развития крымскотатарской культуры, языка и искусства, образования не было. До 1960 года лицам крымскотатарской национальности были ограничения на поступление в учебные заведения. После 1960 года ограничения на обучение уже не ощущались. В местах депортации запрещалось говорить и свободно обсуждать вопросы возвращения на родину. За малейшие требования о возвращении в Крым сажали на 3 года в тюрьму. После выхода указа ПВС СССР от 28 апреля 1956 года, согласно которому с крымских татар и некоторых других депортированных народов были сняты ограничения по спецпоселению, но не давалось право на возвращение в места, откуда эти люди были выселены, на местах высылки существенных изменений не произошло. Я вернулся в Крым в 1990 году. При возвращении в Крым со стороны государства не было никаких извинений, уже не говоря о компенсации имущества, возмещении морального ущерба, нанесенного всему народу. В местах ссылки, в г. Янгиюле Ташкентской области УзССР, так и не сумев возвратиться в Крым, умерли три человека из моей семьи: мать Аметова Назиле в 1978 г., сестра Асанова Абибе в 1992 г.р., брат Асанов Ремзи в 1998 году. Мой адрес проживания: АРК, г. Симферополь. [точный адрес и телефон в редакции сайта]
|