| Свидетельство о депортации Расима Юнусова |
| Kirimtatar.com | |
| 21.09.2024 г. | |
|
Председателю ЗАЯВЛЕНИЕ Я, Юнусов Расим, крымский татарин, 1938 года рождения, уроженец села Старые Шули Балаклавского района Крымской АССР. Я являюсь свидетелем тотальной депортации крымскотатарского народа 1944 года, осуществленной сталинским коммунистическим режимом бывшего СССР. 18 мая 1944 года, в ходе спецоперации войск НКВД, я и члены моей семьи в составе: Осман Юнус, 1907 г.р., – отец, Юнус Сабирье, 1914 г.р., – мать, Юнус Шакир, 1936 г.р., – брат, Юнус Мелига, 1944 г.р., – сестра, а также, брат отца Осман Халиль, 1896 г.р., и его жена Халиль Айше, 1905 г.р., и все проживающие в селе мои соотечественники были насильственно выселены с территории Крыма. В пути следования эшелона люди умирали от голода, болезней, испытывали страшные моральные страдания. На месте спецпоселения – Марийская АССР, л/у Кума – людей поселили в бараки, разделенные перегородками из досок, по 9 кв.м. на две семьи, 7-9 человек. Нас поселили вместе с дядей Халиль, т.е. две семьи, спали на полу. В условиях крайней недостаточности продуктов питания (из побегов липы и листьев с отрубями делали лепешки, и из лебеды варили борщ), люди начали болеть и умирали каждый день, так я потерял сестру, т.е. она умерла. Резкое изменение климата, морозы до 45-50 градусов сделали свое дело. Этот ужас, издевательство над людьми невозможно описать, вспоминать. В местах спецпоселений, я, мои близкие и все мои соотечественники находились до 1956 года под жестоким комендантским режимом, за нарушение которого была предусмотрена уголовная ответственность. Прилагаю на 3 листах мое свидетельство о том, как страшная трагедия депортации и жизни в условиях высылки прошла через мою личную судьбу и прошу считать мои свидетельства неотъемлемой частью данного заявления. На основании вышеизложенного, учитывая, что подобные преступления совершались в отношении всех моих соотечественников исключительно по национальному признаку, прошу Вас:
ПРИЛОЖЕНИЕ:
17 сентября 2009 года
/подпись
Свидетельство о депортации Расима Юнусова Я, Юнусов Расим, крымский татарин, родился 23 июля 1938 года. Уроженец села Старые Шули Балаклавского района Крымской АССР. На момент выселения в состав семьи входили:
На момент депортации семья проживала в с. Старые Шули Балаклавского района Крымской АССР. Семья проживала в новом доме из камня, построенном моим дедом и его сыновьями Халиль и Юнус, т. е., моим дядей и отцом. Имели приусадебный участок и домашнюю скотину (овцы, козы, одну лошадь и жеребенка, корову и маленького теленка) и кур. Перед началом войны отец работал в колхозе бригадиром, его направили учиться в Кефе (Феодосию). Война застала его в Феодосии и его оттуда забрали в армию. Перед оккупацией Крыма немцами отец вернулся в село из госпиталя, где лечился, после ранения передвигался он на костылях, так и был депортирован больным. 18 мая 1944 года я помню как сегодняшний день, как будто перед глазами страшный сон. На рассвете с шумом и криками ворвались в дом три солдата в военной форме и с оружием в руках. Мне было 5 лет 10 месяцев. Я не понимаю, что происходит, мы, дети, сонные, плачем, мать с грудным ребенком на руках плачет. Эти трое военных что-то кричат и, подталкивая всех прикладами, выгоняют из дома во двор. В этой суматохе мать подает мне в руки торбу с орехами 1,5-3 кг и молитвенник (Къуран). Это заметил один из солдат, вырвал из моих рук торбу и молитвенник и выбросил в сторону, орехи рассыпались во все стороны. Когда солдаты, подгоняя всех во двор, вышибли у отца из-под руки костыль, он упал и не мог идти, дядя Халиль помог ему. Дядя Халиль был инвалидом войны 1918-1920 годов. Из вещей не разрешили брать ничего, только то, что одели на себя и узелок с детской одеждой. Один из военных с пистолетом в руке что-то кричал и тыкал пистолет в лицо отцу. Подъехала грузовая машина, она уже была полностью загружена людьми. Нас стали грузить на машину, все плачут, солдаты кричат, стреляют вверх. Дядя Халиль с женой не поместился в этой машине, его посадили в другую. Этот страшный ужас, зверское отношение к старикам, женщинам, детям я не могу забыть. Нас привезли к эшелону, который стоял в поле, и стали грузить в скотские вагоны, где нечем было дышать от запаха и такого количества людей. Люди полусидя дремали на голых досках, лежать места не было. Туалета в вагоне не было, еду выдали на следующий день: соленая хамса и почему-то мука. Это было полное издевательство. Воду для питья набирали на остановках, если успевали и было во что набирать. Люди умирали в пути, нам детям, чтобы мы не испугались, говорили, что не нужно смотреть на покойников. Потом нас погрузили на баржи, плыли по реке, никто не знал, куда мы плывем. Я вспоминаю один страшный эпизод, когда плыли на барже: женщина молодая с грудным ребенком стояла у края баржи и вдруг вместе с ребенком выбросилась в воду. Это происходило на моих глазах. Никто из охраны даже не стал ее спасать. Потом опять везли на грузовых машинах. И, наконец, в начале июня приехали в какую-то глухую местность, кругом дремучий лес. Местным аборигенам сказали, что мы – старики, женщины, дети – предатели. Людей расселяли по баракам, длиной 30-40 метров, разделенным дощатыми перегородками по 9 кв.м., посредине коридор 1,5 м шириной. В каждое помещение поселяли по 2-3 семьи. Бараки были старые, в них раньше жили заключенные, их переселили на 7 км дальше. В этих бараках от клопов и вшей невозможно было спать. В той комнате кроватей не было, столов тоже, короче голое помещение, спали на полу. Местность, куда нас привезли, была Марийская АССР, где занимались лесозаготовкой, то есть лесоповал. Всем объявили приказ: кто выйдет за пределы села, тюрьма без суда. Всех взрослых от 16 лет погнали на лесоповал, а отца поставили на мост через речку охранником, где он простоял 6 месяцев, он еле ходил на костылях. Люди начали болеть тифом. Резкая перемена климата очень сильно подействовала на людей. Кроме того, отсутствие еды, лекарств, антисанитария. Из молодых побегов липы и листьев с отрубями готовили лепешки и еще из травы лебеды готовили борщ и давали людям. Рабочим давали 500 грамм хлеба на день, иждивенцам, то есть детям – 200 грамм на весь день. Днем взрослые на работе, и дети предоставлены сами себе дома. Даже когда дети болели и были с температурой, фельдшер Барабанов не выдавал родителям больничный лист, говоря: «Иди на работу». Мы жили в л/у Кума. Когда мать заболела, ее забрали в барак, куда помещали всех больных, она пролежала 3 месяца, детей к ней не пускали, потом заболела сестра Мелига, она умерла. Очень много умерло людей в первый год. Зимой морозы доходили до 50-55 градусов. Люди замерзали насмерть, с одеждой было плохо. В 1946 году открыли школу до 4-х классов, куда ходили дети от 8 до 12-13 лет. Все обучение на русском языке, в табелях успеваемости в графе «родной язык» вписан «русский». На вопрос: «Почему не татарский?», ответ: «Нет такого народа и языка». Так отвечали преподаватели. Школа с 5 по 7 класс находилась за 7 км, в нее дети ходили пешком: зимой – снег, холод, весной – паводки. Школа с 8 по 10 класс находилась за 80 км, но учиться в ней крымским татарам запрещалось. Всех обязывали ходить на подпись к коменданту, иначе тюрьма. Весь этот ужас депортации и место, куда нас привезли, как мы жили там, как умирали люди, а также дети, это невозможно описать без слез даже сейчас. Забыть это тоже невозможно. На летних каникулах я работал с дядей Халилем, он был печником. С 13 лет работал с отцом, он трудился кузнецом. Точили пилы, топоры, и делали кузнечные сварки для тележек. В 1955 году мы переехали в Узбекистан, в г. Чирчик по вызову друга отца. В 17 лет я пошел на работу рабочим на полный рабочий день, иначе не хотели брать. Закончил 10 классов вечерней школы. В 1963 году хотел поступить в Ташкентский театральный институт, но мне напомнили кто я такой. В 1965-66 году я работал бригадиром электриков по ремонту электрооборудования. В это время набирали электриков для работы в Иране, из моей бригады приняли двоих русских, а мне опять напомнили кто я. Да и по жизни было очень много случаев, когда мне отказывали как крымскому татарину. Клеймо «предателя», присвоенное мне в 5 лет 10 месяцев, я ношу до сих пор. Сейчас мне 72-ой год, но кто может мне ответить, за что я страдал и страдаю, за что страдают мои дети тоже? Будет ли реабилитация, будут ли наказаны те, кто это сотворил? Будем ли мы признаны равноправным народом, коренным, проживавшим ранее и живущим сейчас, со своим родным языком, культурой, автономией, за все мои страдания, страдания моего народа? Мы это заслуживаем! АРК, г. Симферополь. [точный адрес и телефон в редакции сайта]
|