Поминки-"тыш" в контексте взаимоотношений Руси-России с Золотой Ордой и Крымским юртом |
Сагит Фаизов, кандидат исторических наук | |
15.09.2024 г. | |
Сложившийся к концу почти 250-летнего вассально-сюзеренного ("союзного" по Л. Н. Гумилеву) сосуществования Руси и Орды высокий уровень нормативной адаптации характеризовался, в частности, отсутствием различия между "своим" и "чужим" в восприятии форм политического имиджа - за редким исключением. Под исключение попала та часть опыта, которая символизировала зависимость от Орды (целованье басмы и пр.), хотя, по меньшей мере, две традиции непаритетного свойства остались: "челобитная" формула обращения великих князей и царя Ивана Грозного к ханам Крыма (до третьей четверти XVI в.) и выплата поминков им же (до 1685 г.)2. Принадлежность великокняжеского "челобитья" к ордынскому наследию в политической культуре московского правящего дома никогда не оспаривалась в исторической литературе, но и ордынское происхождение поминков ("тыша" - по терминологии бахчисарайского двора) никогда не признавалось. Историки, касавшиеся этого сюжета, в лучшем случае ограничивались проведением параллели между поминками XVI-XVII вв. и данью за более ранний период в Золотую Орду3. Многие историки тяготели и тяготеют к той точке зрения, что изначально поминки являлись подарками, позже, со второй половины XVI в., превратившимися "в своего рода дань, которая вымогалась при всяком удобном и неудобном случаях"4. Такое понимание сущностных свойств рассматриваемого явления, равно и уподобление его предшествующему родственному явлению, не учитывает, на наш взгляд, терминологической, функциональной и правовой преемственности между ранними и поздними поминками. Суть нашей версии состоит в том, что за все время документально подтверждаемого существования поминков, т. е. за 1474-1685 гг. (или за 1474-1700 гг., если учитывать срок сохранения обязательств) не наблюдается трансформации основного правового содержания поминков. Иначе говоря, не меняется их качественная определенность, которая позволяет считать их целостным явлением, а сущность этого явления категорировать как дань или, принимая во внимание их основное предназначение, как дань - откуп5. Качественная устойчивость явления хорошо отразилась в устойчивости его наименования, т. е. в важнейшем формальном признаке. С конца XV по конец XVII в. слово "поминки" (либо в сочетании с другими терминами, либо без них) обязательно присутствует в терминологии, употреблявшейся русской стороной для обозначения выплат Крымскому ханству6 Крымская сторона, насколько это можно проследить по татароязычным документам, в качестве основных неизменно употребляла термины "тыш" и - параллельно с московской канцелярией - "казна"7. В то же время русская лексическая оболочка явления не оставалась неподвижной. Она менялась в зависимости от изменения материально-денежного содержания поминков и перемен в соотношении сил между Русским государством и Крымским юртом. Самые ранние посольские книги (ранние по содержанию, а не по времени написания) знакомят нас с двумя основными терминами, применявшимися в последней четверти XV - первой четверти XVI в.: первый из них - "девятные поминки", второй - "поминки". Оба эти термина относились к одной и той же ежегодной выплате, отправлявшейся в Крым. Категорийное значение имел термин "девятные поминки"; термин "поминки" в то время являлся вспомогательным. Он либо подменял ведущий номинатив, либо в связке с терминами спецификации использовался для обозначения дополнительных выплат. "Дати девятные поминки, а потайных поминков не давати", "А что послано.. ко царю поминков девяльных и запросных... "8 - таковы типичные образцы сочетания основного и вспомогательных наименований выплат в наказах послам от великих князей Ивана III, Василия III к ханам Менгли-Гирею и Мухаммед-Гирею. "Девятные поминки" имели своими адресатами не только крымских ханов. Легко пересекая хронологический рубеж 1480 г. (вывоз поминков в Крым тогда не прерывался), они выводят исследователя к ордынским корням своей эволюции, ибо их главными получателями в XIII-XV вв. были ханы Золотой Орды. Особенность их состояла в том, что эти обязательные ежегодные подношения ордынским властителям первоначально включали в себя (в соответствии с традициями ханского двора) девять предметов и символизировали личную вассальную зависимость великого князя от джучидов9. С какого времени "девятные поминки" стали вывозиться в Крым - установить с исчерпывающей достоверностью вряд ли возможно, но сообщение Г.Котошихина, связывавшего это событие с соответствующим указанием митрополита Алексия (середина XIV в.)10, следует признать правдоподобным. Крымский улус приобрел к тому времени достаточное влияние, чтобы получить согласие хана всей Орды на девятную форму выражения иерархической субординации между московскими князьями и крымскими владетелями. К концу XV в. "девятные поминки" утратили тот свой признак, от которого происходило их название, и могли включать в себя не девять предметов, а другое их число или деньги. Определение "девятные" постепенно выпадает из термина. Не исключено, что выпадение слова "девятные" было в значительной мере обусловлено также нежеланием русской стороны использовать словосочетание, напоминавшее о вассальной связи великих князей с домом чингизидов. Такое предположение находит косвенное подтверждение во вводе русской стороной в дипломатический словарь нового термина - "жалованье". Так в конце XV в. московский двор стал называть ту часть поминков, которая шла придворным крымского хана и принцев11. (В этом нововведении наглядно выразилось стремление русской стороны к протокольному перечеркиванию непаритетных традиций, хотя поминки время от времени по-прежнему назывались девятными, сохранялись "челобитья", а дипломатический протокол и этикет оставались непаритетными12). В середине XVI в. в московскую дипломатическую лексику входит словосочетание "легкие поминки", которым обе стороны обозначали посольские дары. В русской посольской практике этот термин заменил ранее практиковавшийся "поминок" - подарок хану, другим Гиреям и придворным, вручавшийся гонцами или второстепенными посольствами13. Наиболее значимым исходным условием трактовки поминков как дани является наличие признака регулярности выплат. Традиционно начало регулярных выплат из Москвы в Крым возводится либо к первому десятилетию правления Романовых - так у М.Н.Бережкова14, либо к четвертому десятилетию правления Ивана Грозного (В.Д.Смирнов)15. Поскольку приведенное выше свидетельство Г.Котошихина столь же легко может быть поставлено под сомнение, сколь легко и принято, то автору этих строк для приближения к правильному ответу представлялось целесообразным проследить по сохранившейся от XV-XVII вв. посольской документации, насколько далеко уходит в прошлое хронологическая вертикаль ежегодных выплат. Достаточно длительное изучение наказов, статейных списков, посланий и шертных (договорных) грамот фонда "Сношения России с Крымом" в РГАДА позволило установить, что нисхождение по документально обеспеченной хронологии поминков заканчивается на том рубеже, на каком заканчиваются сохранившиеся документы русско-крымских отношений - рубеже 1474 года. Ежегодное отправление "великого" или "большого" посла с "девятными поминками" - норма русско-крымских отношений того времени. Невыезд посла в Крым рассматривался обеими сторонами как исключительное явление, за которым и на деле каждый раз стояли чрезвычайные обстоятельства, прежде всего - невозможность проезда в Крым из-за интенсивных разъездов по степи отрядов орды Ахмата. "Твои казны к нам поминки по обычею идут"16 - обычная формула посланий первых лиц Крыма в Москву за последнюю четверть XV в. и более позднее время. В годы правления Василия III отправка поминков и их размер регламентировались русской стороной в зависимости от лояльного отношения крымцев к интересам Москвы в международных делах. Заметно желание русского правительства ликвидировать практику ежегодных выплат, но на формальный отказ оно не решилось ни тогда, ни позже- Напротив, по известным свидетельствам в течение XVI в. русским монархам пришлось трижды письменно подтвердить обязательства по поминкам: в 1521 г.-Василию III (ему удалось вернуть запись), в 1539 и 1576 гг: -- Ивану Грозному17. В последнем случае Иван Васильевич писал хану Девлет-Гирею: "И поминки к тебе своим послом пошлем и вперед учнем посылать такова," каковые мя к тебе. брату своему, преж того хотели послати..."18. (В 1577 г/это обязательство было подтверждено19.) Общей чертой относящихся к XVI в. обязательств является их юридическая незавершенность: ни одно из них не вошло в признаваемый русской стороной шерт хана. Хотя крымская сторона предпринимала попытки включения в шертную грамоту соответствующих формулировок, как это сделал в 1539 г. хан Саиб-Гирей, Тогда правительство Елены Глинской ответило, что посылать поминки будет, но непригоже к шертной грамоте указывать, какие именно20. В начале XVII в. правовой статус дани - откупа поднялся на договорной уровень. В 1615 г. обязательство ежегодной выплаты, включенное в текст шерти, было признано русским монархом и признавалось в последующие десятилетия. Но срывы в отправлении поминков случались и позже. Три "неоплаченных" года за первую половину столетия отметил А. А. Новосельский21. На вторую половину столетия, по нашим наблюдениям, приходится беспрецедентный перерыв в вывозе поминков: с 1658 по 1680 г. С 1681 г., когда был заключен Бахчисарайский мирный договор, вывоз возобновился и продолжался до 1685 г. В течение последующих 15 лет Россия, находясь в состоянии войны с Крымом и Турцией, искала приемлемую форму отказа от обязательств по поминкам. В частности, в 1692 г. Россия предприняла попытку заключить сепаратный мир с Крымом, и. в проекте мирного договора, с которым отправились в Бахчисарай подьячий Айтемиров и толмач Кучумов, было записано: "Годовой казне по росписи впредь не быть, оставить то во всем"22. Судьба крымской казны была решена турецко-русским Константинопольским мирным договором 1700 г. Один из его пунктов, с трудом давшийся русским дипломатам, гласил: "А понеже государство Московское самовластное и свободное государство есть, дача, которая по се Время погодно давана была крымским ханам и крымским татарам, или прошлая, или ныне, впредь да не будет должна от его священного царского величества Московского даватись. ни от наследников его..." 23. Материальный объем поминков за XV-XVI вв. не поддается точной оценке. Содержание поминков начала XVI в. в денежном выражении косвенно можно установить по запросу хана Мухаммед-Гирея от 1519 г. Он просил 30 тыс. алтын московскими деньгами, т. е. сумму, близкую к 1 тыс. рублей24. Если трансполировать соотношение поминков и запроса, наблюдаемое в конце века, на его начало (1:1. 1:2). то рядовые поминки в 1519 г, могли составлять от 500 до 1 тыс. рублей. К концу века совокупный объем казны заметно возрос. В 1582 г, он составил 12 тыс. рублей (без учета доли хана и калги , так как начало именной росписи утрачено), в 1593 г.-27 тыс. рублей25 За Смутное время каких-либо прямых свидетельств о размере выплат не сохранилось26. В 1614-1615 гг. он составлял 7-8 тыс. рублей, к середине столетия возрос до 12,5 тыс. рублей, в 80-х годах составил 14 тыс. 715 рублей27. Если перевести эти суммы в какой-то однородный товар, скажем, в лошадей, то получается что ежегодно из России в Крым перегоняли табун в тысячу голов. Вещественное содержание поминков за 1474-1685 гг. эволюционировало незначительно. Меха, моржовый клык и деньги - основные компоненты выплат - присутствуют в них в различных соотношениях почти все это время. Денежная часть поминков росла более динамично, нежели материальная; наряду с политической конъюнктурой на их рост в рублевом исчислении влияла постоянно действовавшая инфляция28. За практикой выплаты поминков в разное время просматривается различное сочетание мотивационных факторов, причем необходимость откупа от набегов не всегда доминировала среди них. В последней четверти XV в., на наш взгляд, на первом месте находился инерционный фактор: поминки шли по обычаю. Противостояние Менгли-Гирея Казимиру и Ахмату было обусловлено не поминками из Москвы, а долгосрочными интересами юрта, подталкивавшими его к союзу с Москвой. Особый мотивационный фактор возник после взятия Казани и Астрахани русскими войсками: русская сторона предложила, а крымская после длительного сопротивления согласилась на надбавки к ранее имевшим место наибольшим поминкам в уплату за согласие Крыма на переход волжских ханств под юрисдикцию России29. В первой половине и середине XVII в. несколько раз открыто заявляет о себе мотивационный фактор "побуждения к союзу" - когда добавочные поминки выплачивались за предполагаемые боевые действия крымской конницы против Речи Посполитой или предполагаемый отказ от действий в пользу той же Речи Посполитой (1617-1622, 1654-1657 гг.)30. Надбавки к поминкам 1681-1685 гг. и само согласие России выплачивать их после 23-летнего перерыва должны были закрепить Бахчисарайский мирный договор и, соответственно, переход Левобережной Украины под руку царя31. Поминки - "тыш", их возникновение, эволюция и отмирание принадлежат к тем редким феноменам истории, которые скрепляют своим именем далеко отстоящие друг от друга эпохи и оттеняют изменчивость исторического процесса загадочностью постоянства. Несмотря на свою уникальность , они аккумулируют в себе грандиозный опыт сосуществования Руси - России со степным миром. Длительнейшая история поминков - "тыша" полна парадоксов (и этим особенно интересна для историка). Она имеет свой конец - с прологом (1685 г.) и эпилогом (к вопросу о поминках Россия и Крым возвращались и в первой половине XVIII в.), но не имеет начала. Ее пишут два автора: Россия и Крым, и у каждого свое название этой многовековой драмы и свое толкование. На каждом новом витке истории в нее включаются новые мотивы, но всегда присутствует один постоянный: инерция обычая. Парадоксальна развязка диалога-спора двух стран вокруг "девятного" наследства: посредником между участниками выступает османский падишах, предки которого выдержали спор с чингизидами, потомки - едва не проиграли спор с домом Романовых. Литература
1 К первым следует отнести ряд элементов парадных церемоний, элементы протокола и лексические кальки посланий, жалованных грамот великих князей, влияние чингизидского двуглавого орла на возникновение аналогичного знака на Руси. См.об этом: А.Рихтер.Нечто о влиянии монголов и татар на Россию. СПб.,1822; А.А.Бобровников. О монгольских надписях на русских актах // Известия РАО. СПб.,1861,т.III,с.19-29; А.В.Орешников. Материалы к русской нумизматике до царского периода. Древнейшее русское изображение двуглавого орла // Труды Московского нумизматического общества. М.,1899,т. II,вып.I,с.11-14; С.А.Белокуров.О Посольском приказе. М., 1906.,с.93-94; Н.И.Веселовский.Заметки по истории Золотой Орды. Пг., 1916. С. 15; Он же. Погрешности и ошибки при издании документов по сношению русских государей с азиатскими владельцами. СПб., 1910; О и же: Татарское влияние на посольский церемониал в московский период русской истории. СПб., 1911; Фасмер Р. О двух золотоордынских монетах // Записки коллегии востоковедов. Л., 1926-1927. Вып. II. С. 109-112; А.Соловьев.Великая, Малая и Белая Русь // Вопросы истории.1947,№7., с.33; М.А.Усманов.Жалованные акты Джучиева улуса XIV-XVI вв.Казань,1972,с.195-202,293-294; А.С.Демин. Элементы тюркской культуры в литературе древней Руси XV-XVII вв. (К вопросу о видах связей) // Типология и взаимосвязи средневековых литератур Востока и Запада. М.,1974,т.2.с.517-539; Л.И.Ремпель. Искусство Руси и Восток как историко-культурная и художественная проблема // Искусство Среднего Востока. М., 1978,с.212-254; Ham mer-Purgstall J. von. Geschichte der Goldenen Horde in Kipschak, das ist der Mongolen in Russland. Amsterdam, 1979, s.409-412; В.А.Дьяков О научном содержании и политических интерпретациях историософии евразийства // ж.Славяноведение,1993,№ 5,с.101-115. Из форм постордынского происхождения наиболее примечательны тугра (герб восточного образца) российских самодержцев XVII ст. и протокол тюркоязычных посланий самодержцев восточным монархам. См.об этом: С.Ф.Фаизов. Восточный герб России // ж. Жизнь национальностей,1993, №1, с.46-47. Поздняя российская тугра - императора Николая I - отмечена и описана польским историком 3.Абрахамовичем: Abrahamоwiсz Z. La tughra ottomane de I'em-pereur de Russie // Turcica. T. VIII / 1.1976,p.231-245. Публикуется с личного разрешения автора. |